А. Железцов

 

ПЕРСОНАЛЬНЫЕ ДАННЫЕ

                                               (три короткие пьесы)

 

ПЕРСОНАЛЬНЫЕ ДАННЫЕ

МАМА

АЛЕНА – ее взрослая дочь

ЕГОР – ее сын, старший брат Алены

СОСЕДКА НАПРОТИВ

СОСЕДКА ПО ДИАГОНАЛИ

ВРАЧ «СКОРОЙ»

ПОЛИЦЕЙСКИЙ

АГЕНТ

 

Пространство разделено на КУХНЮ и ЛЕСТНИЧНУЮ ПЛОЩАДКУ. Квартира старая, перестроенная так, что открыв входную дверь, вы оказываетесь на кухне. Существенно, что на КУХНЕ есть, все-таки, входная дверь, тахта, стол и пара табуреток, а на ЛЕСТНИЧНОЙ ПЛОЩАДКЕ – дверь квартиры, дверь соседки напротив и дверь соседки по диагонали. Еще там есть окно с подоконником (способное открываться), а за окном – угрюмый городской пейзаж.

 

СЦЕНА 1.

ЛЕСТНИЧНАЯ ПЛОЩАДКА.

Появляется ЕГОР – небрежно одетый, медленный. Встав перед дверью, роется в карманах, находит ключ и вставляет его в замочную скважину – далеко не с первого раза.

Что-то его останавливает. Он прикладывает ухо к двери и прислушивается. Все это – как в дурном сне.

 

СЦЕНА 2.

КУХНЯ (АЛЕНА, МАМА)

 Стол, накрытый к чаю: чашки, сушки, большой фарфоровый чайник. Тут же – аппарат для измерения давления и маленький поднос с лекарствами. МАМА сидит, АЛЕНА стоит.

АЛЕНА. Вот я практически уверена, что ты без меня не гуляешь! Знаешь, что я только по пятницам – и не гуляешь. Вчера, вот  – гуляла? Честно?

МАМА. Ты же видишь, погода какая, давление...

АЛЕНА. Дождя нет, и, вообще, можно гулять и по квартире!

МАМА. Ну, я … стараюсь.

АЛЕНА. Что значит «стараюсь»?! Например - километр. По квартире – значит по квартире! От туалета до лоджии десять раз, нет, двадцать, потом – по кухне. Тридцать кругов. Или сорок, в следующий раз я тебе шагомер привезу. Норма – километр в день. А за это время уже погода наладится, можно будет и по улице, и ставить конкретные задачи: на этой неделе я дохожу до школы, на следующей – до поликлиники и так, постепенно…

МАМА. До кладбища.

АЛЕНА. Мам, прекрати! Прекрати! Вот у нас  я ввела такой боевой план для каждого: не меньше пяти клиентов. Не можешь – свободен. И, ты знаешь, сразу у них настрой поменялся, сразу  статистика пошла. Настрой – это всё! Я вот не понимаю, где у тебя продукты, которые водитель завез? Холодильник практически пустой. На лоджии?

МАМА. Съела.

АЛЕНА. Два килограмма вырезки, четыре пакета пельменей, сосиски, фрукты – и ты всё это съела. За день, да?

МАМА. Послушай, сядь и налей нам чаю.

АЛЕНА. Я просто не понимаю.

МАМА. Сядь, пожалуйста.

АЛЕНА (продолжая стоять). Так я и знала! Гадина эта, все-таки, ходит. И ты его кормишь  –   да?

МАМА. Как я понимаю, считается, что твой водитель привозит продукты лично мне. И я могу делать с ними всё, что захочу – хоть в окно выкинуть, так? Или нет? Или я уже в полном маразме и надо мною надо командовать, как над пятилетним ребенком? Да? Сядь за стол.

(АЛЕНА неохотно садится за стол).

Слава богу. Теперь налей нам чаю.

(АЛЕНА, перегнувшись через стол, наливает МАМЕ чай,  как бы невзначай касается маминой руки, порывисто целует ее).

АЛЕНА (удерживая мамину руку). Мамочка, миленькая, ты же знаешь, я всегда…  Да я, вообще, по отношению к тебе – ну, ты же знаешь! Я же волнуюсь… Ну, мам!

МАМА. Да, заходит иногда, он мне очень помогает, если тебе это интересно...

АЛЕНА. Еду твою жрет?

МАМА. Он брат твой.

АЛЕНА. Он говно! Ты забыла, отчего у тебя инфаркт был? А сколько я денег вбухала, чтобы ему дали условный? Да говно это за жизнь свою только не заработает!

МАМА. Алена!

АЛЕНА. Он живет, как хочет, я плачу за его комнату, и единственное условие – чтобы он здесь не появлялся! Просто не появлялся – всё! Это что, какое-то необыкновенное требование? Просто чтоб он тут глаза не мозолил! Ты вспомни, какие скандалы были! Что они тут на лестнице устраивали! Думаешь, я не знаю, почему ты из квартиры не выходишь?

 

СЦЕНА 3.

ЛЕСТНИЧНАЯ ПЛОЩАДКА (ЕГОР, СОСЕДКА НАПРОТИВ)

ЕГОР медленно отходит от двери, озирается и садится на подоконник. Закрывает глаза, замирает, роняет голову.

Через какое-то время мимо него проходит СОСЕДКА НАПРОТИВ – с полиэтиленовыми пакетами в руках. Останавливается, явно хочет ему что-то сказать, но не говорит, проходит к своей двери, открывает, заходит и довольно быстро появляется вновь – уже без пакетов, но с мобильным телефоном в руке. Решительно встает перед ЕГОРОМ.

СОСЕДКА НАПРОТИВ.  Слышишь! Слышишь, я тебе говорю! Эй! Эй!

(Слегка трясет его за плечо, ЕГОР никак не реагирует.)

 Короче, выбирай: сам уходишь, или я полицию вызываю?

(ЕГОР, по-прежнему, никак не реагирует)

 

СЦЕНА 4.

КУХНЯ (АЛЕНА, МАМА)

МАМА держится за сердце, АЛЕНА сосредоточенно капает в рюмку корвалол.

АЛЕНА. Сколько, все-таки: тридцать, или сорок?

МАМА. Да все равно, неважно… А помнишь, ты его звала «Иголушка»? Не «Егорушка», а «Иголушка», ты «эр» не выговаривала. Вот он у нас «иголушка» и получился…

АЛЕНА. То есть, я виновата, да? В том, какой он получился? У нас…  Черт! Забыла, что считать надо. Сейчас, обратно перелью, снова посчитаю, подожди…

МАМА. Не надо, дай так.

 (АЛЕНА протягивает ей рюмку.)

МАМА. Я вообще не об этом, что ты сразу… Ну, вспомни, он тебе любил сказки читать, ты маленькая была, и ты еще говорила, что сказка на самом деле называется «Сестрица Аленушка и братец Иголушка». И так его и звала потом - Иголушка...

АЛЕНА. Мам, выпей, пожалуйста.

(МАМА выпивает, морщится.)

 Я помню, как он тут все из дома продавал, чтоб ему только вмазаться – вот это я помню. Два раза дочиста квартиру обчистил! (В озарении.) А-а, ну да, все понятно. Конечно! Столько он сожрать не мог, денег у тебя нет, ты отдала ему продукты, он их где-то загнал и точно уже вмазался! Скажи, а вещи ты ему не отдавала? Только честно?

МАМА. Он сейчас… отказался. Преодолел и не употребляет.

АЛЕНА. Это пускай он тебе говорит – а ты ему будешь верить. Как всегда.

МАМА. Он сейчас как раз, вот как ты говоришь – «настрой». Медитация, концентрация…

АЛЕНА. И на чем сконцентрировался?

МАМА. Ты зря… Он вернулся к живописи, к графике, у него, по-моему, совершенно новый этап, вот,  посмотри.

(Достает из ящика стола и протягивает ей большую потрепанную папку.)

Ну, посмотри, пожалуйста! Просто посмотри.

(АЛЕНА  нехотя берет, небрежно смотрит работы.)

Вот эту он мне подарил.

АЛЕНА. Да что ты! Счастье-то какое…

МАМА. Нет, не эту, ту, ты ее отложила уже.

АЛЕНА. Да они все одинаковые. Ты вот говоришь, якобы он больше не употребляет, а я тогда не понимаю, откуда у него в голове эта херня берется. От концентрации, ага. Это же ужас всё. Что раньше был ужас, что сейчас…

МАМА. Да, конечно, у него есть…ну, такая тревожность, экспрессия, это нормально, это единство стиля, но, видишь, колорит совершенно изменился…

Раздается долгий и резкий дверной звонок. МАМА вздрагивает, снова хватается за сердце.

АЛЕНА. Это он?

МАМА. Я не знаю, подожди…

(Медленно встает, опираясь о стол.)

АЛЕНА. Я сама. Я ему сама всё скажу, ты только не вмешивайся. Пожалуйста, сядь и сиди.

Решительно направляется к двери, но МАМА так-таки ухитряется преградить ей путь.

МАМА. Пожалуйста, не надо! Ну… это точно не он!

АЛЕНА. А-а, понятно, сговорились, у вас условный звонок какой-то есть. Чтоб не знала злая Алёна. Понятно. А сейчас он вмазался и всё вообще забыл – как всегда.

МАМА. Пожалуйста, сядь!

АЛЕНА. Или это любимая соседка напротив? Вдруг решила возобновить общение – всяко в жизни бывает… А почему, собственно, я не могу ей открыть?

МАМА. Ну…

 Несколько коротких резких звонков, громкий стук кулаком в дверь.

АЛЕНА. Нет, я его убью!

Решительным рывком усаживает МАМУ на табуретку, кидается к двери.

 

СЦЕНА 5. 

ЛЕСТНИЧНАЯ ПЛОЩАДКА (АЛЕНА, ЕГОР, СОСЕДКА НАПРОТИВ, СОСЕДКА ПО ДИАГОНАЛИ)

Дверь квартиры стремительно распахивается, выскакивает разъяренная АЛЕНА, едва не сбивая с ног СОСЕДКУ НАПРОТИВ. ЕГОР – в отключенном состоянии – по-прежнему сидит на подоконнике

СОСЕДКА НАПРОТИВ. Да вы что?!

АЛЕНА, не обращая на нее внимания, кидается к ЕГОРУ, хватает его за ворот и трясет.

АЛЕНА (орет). Я тебя убью! Ты понял: я тебя убью! Еще раз здесь увижу – убью нахер!

Голова ЕГОРА мотается, глаза закрыты. Во время экзекуции  слегка приоткрывается дверь по диагонали, из-за нее выглядывает СОСЕДКА ПО ДИАГОНАЛИ.

АЛЕНА. Ты куда, сволочь, приперся?! Ты куда, гадина, названиваешь?! 

Егор на мгновение открывает глаза, улыбается ей, и снова закрывает. АЛЕНА отпускает его ворот.

Господи… Господи, ну за что мне?..

СОСЕДКА НАПРОТИВ. Это я звонила.

АЛЕНА. Что?

 СОСЕДКА НАПРОТИВ. Это я к вам звонила, чтобы вы его отсюда убрали.

АЛЕНА. А ваше какое дело?!

 СОСЕДКА НАПРОТИВ. И я хочу вам сказать, если вы его отсюда не уберете – я звоню в полицию! Вот просто сейчас же набираю номер – и звоню!

АЛЕНА. Звони. В полицию, Путину – куда хочешь звони.

 Замечает СОСЕДКУ ПО ДИАГОНАЛИ.

Здравствуйте, у вас что-то случилось?

СОСЕДКА НАПРОТИВ. Случилось! (СОСЕДКЕ ПО ДИАГОНАЛИ). Светлана Сергеевна, ну что вы молчите! Вы же видите – опять начинается! Опять сидит! А завтра дружки появятся! Опять только успевай шприцы за ними подбирать! (АЛЕНЕ) А тут дети ходят!

АЛЕНА (закипая). Твои что ли?!

 За спиной АЛЕНЫ в дверях появляется МАМА

МАМА (преувеличенно бодро).  Все здравствуйте! Аленка, Егор – ну-ка, быстро домой!

АЛЕНА. Нет уж. Этот порог он не переступит! Совести нет – пускай здесь сидит.

СОСЕДКА НАПРОТИВ. В тюрьме он будет сидеть! (Вздымая руку с мобильником) Не хотите сами его убирать – звоню в полицию!

АЛЕНА. Да хоть ты… обзвонись!

Решительно хватает МАМУ за плечи, и почти силой уводит ее в квартиру, громко захлопывая дверь.

 

СЦЕНА 6.

КУХНЯ (МАМА, АЛЕНА)

АЛЕНА мягко подталкивает МАМУ к столу.

АЛЕНА. Мам, забудь про него. Просто забудь… Ну, ты же сама видела, какой он явился. Всё, нет его – умер.

МАМА. Ален…

АЛЕНА. Что?! Героинщикам красная цена – лет пять. Ну, семь. А он у нас прям долгожитель какой-то, прости господи…

МАМА. Там же они… Его в полицию заберут!

АЛЕНА. Ага, щас… Без явного криминала – ни одна сволочь не приедет.

МАМА. У него условный!

АЛЕНА. Вот и жалко, что условный.

МАМА. Тебе денег твоих жалко, да?

Пауза.

АЛЕНА. Мам, сядь, пожалуйста.

МАМА садится, опираясь о стол.

Не переживай. Они поорут и заткнутся, никакая полиция не приедет, он прочухается и уйдет. Ты же знаешь: я делала всё. Три раза отправляла на лечение, я тебе даже не говорила, сколько это стоит, на чистки отправляла, к гипнотизеру водила… Покупала и покупала его сраные картины, девать их некуда, даже в офисе  не повесишь – клиенты дергаются. Два раза брала его на работу - я не хотела, но ты настояла.

МАМА. Да, я была не права – какой из художника агент?..

АЛЕНА. Прекрасный! Когда ему надо что-то продать – он делает это гениально! Он два раза продал абсолютно всё из этой квартиры!  Ладно там: холодильник, телевизор, аппаратуру всю – это я как-то понимаю. Но табуретки старые, люстру уродскую, бумагу даже туалетную, запас был – он ведь все это продал, ты же помнишь! Голые стены оставил! А сейчас вот?! Нет,  серьезно: ты попробуй еду из холодильника продать?

МАМА. Нет, ну, агент это, все-таки, другое дело…

АЛЕНА. То же самое. И в нем главное – техника продаж! Товара, услуги – неважно. И вот человек может продать все что угодно – дар такой. И только наши услуги он продавать не смог. Не получалось!

МАМА. Ну, услуги-то все-таки…

АЛЕНА. Какие есть. Из этих денег я оплачиваю его комнату. Но дальше, я думаю, я платить не буду. Я не могу, конечно, у дверей караулить, чтобы он не приходил, но ты сама должна понимать: ты его губишь! Чем дольше ты ему потакаешь…

МАМА (постепенно распаляясь). Я не потакаю. Он приносит мне показать свои новые работы! И мы прекрасно с ним говорим: о людях, об искусстве, о строении мира… Ты хочешь, чтобы я одна тут как сыч сидела и смерти ждала? Или по кухне кругами бегала? А я живая еще!

АЛЕНА (вглядываясь в нее). Мам, а давай-ка мы с тобой давление померим…

МАМА. При чем тут давление?

АЛЕНА. При всем.

Закрепляет у нее на руке манжету, включает прибор для измерения давления.

МАМА. Тебе не нравится, что у меня есть какое-то общение?

АЛЕНА (глядя на шкалу прибора). Тихо-тихо… не дергайся пожалуйста.

МАМА. Почему это тихо?!

АЛЕНА, не отвечая, роется в сумке, достает мобильный телефон, быстро набирает номер.

АЛЕНА. Алло! Алло, примите вызов. Женщина, семьдесят три года, обширный инфаркт был полгода назад, сейчас давление - верхняя граница - двести двадцать! (Слушает) Да. Да, я дочь. Диктую.

 

СЦЕНА 7

ЛЕСТНИЧНАЯ ПЛОЩАДКА (СОСЕДКА НАПРОТИВ, СОСЕДКА ПО ДИАГОНАЛИ, ЕГОР)

ЕГОР неподвижно сидит на подоконнике с закрытыми глазами. Перед ним стоят СОСЕДКА НАПРОТИВ (разговаривает по мобильному телефону) и СОСЕДКА ПО ДИАГОНАЛИ.

СОСЕДКА НАПРОТИВ. Ну, он же наркоман, а вы – полиция! (Слушает.) Нет, вроде бы, не дерется… Я точно не знаю. (Слушает.) Ну, можно сказать, тихо себе ведет, не в том дело, как он себя ведет. (Слушает.) А мне что с того, что вы зафиксировали?!  (СОСЕДКЕ НАПРОТИВ.) Трубку бросил.

СОСЕДКА ПО ДИАГОНАЛИ. Ну, значит еще надо звонить – начальству их.

СОСЕДКА НАПРОТИВ. Ой… (Машет рукой.)

Трясет ЕГОРА – так же, как перед этим АЛЕНА.

Эй! Эй! Беги - полиция едет! За тобой едет! С пистолетами, с собаками! Эй, вставай, давай!

ЕГОР никак не реагирует.

СОСЕДКА ПО ДИАГОНАЛИ. Я в газете одной читала, что надо крикнуть «пожар». Как вы думаете? (не дождавшись ответа, кричит ЕГОРУ в ухо.) Пожар! Пожар! Горим!

ЕГОР на мгновение открывает глаза и просветленно улыбается.

СОСЕДКА НАПРОТИВ. Ах, ты, гад!

Слегка отходит и с разгона бодает ЕГОРА головой в грудь. От толчка тело ЕГОРА откидывается, створки окна распахиваются, и он едва не выпадает вниз. СОСЕДКА НАПРОТИВ успевает подхватить его.

Помогите!

СОСЕДКА ПО ДИАГОНАЛИ (подхватывает крик). Помогите! Пожар!

СОСЕДКА НАПРОТИВ. Тяжелый! Помогите!

СОСЕДКА ПО ДИАГОНАЛИ приходит ей на помощь.

Три-четыре!

Совместным рывком они выдергивают ЕГОРА из окна, да еще с такой силой, что он падает вниз лицом на лестничную площадку. Так и остается лежать – неподвижно, нелепо раскинув руки. Соседки замирают, и смотрят на быстро растекающееся под его головой пятно крови.

СОСЕДКА ПО ДИАГОНАЛИ. Ой…

 

СЦЕНА 8

КУХНЯ (МАМА, АЛЕНА)

МАМА лежит на кушетке, укрытая пледом, АЛЕНА что-то ищет в ящике кухонного стола.

МАМА. Не могу я лежать, мне плохо так, я посижу лучше…

АЛЕНА. Мам, ну, какое «посижу» с таким давлением?! Где твой паспорт и полис медицинский? Здесь нет.

МАМА. В шкафу в комнате, где все документы. Сейчас…

Сбрасывает плед, с усилием садится на кушетке. АЛЕНА быстро подходит к ней.

АЛЕНА. Мам, не вставай, я знаю, где у тебя документы, ляг, пожалуйста!

Мягко пытается уложить ее.

МАМА. Не трогай меня!

Раздается звонок в дверь.

Это,  наверное, «скорая» твоя. Открой.

АЛЕНА. Мам, ну, какая «скорая»,  я только-только позвонила. Это эти… соседушки. Неймется дурам.  Ничего, обойдутся! На, тапки хоть надень – пол холодный.

Встает на колени, надевая МАМЕ теплые тапки.

МАМА. Или полиция Егорку нашего забирает…

АЛЕНА (быстро выпрямляясь). Какой он, к черту, Егорка?! Четвертый десяток мужику! Да какой он мужик…

МАМА. Знаешь, я, правда, не понимаю: как ты так можешь?

АЛЕНА. Егорушку не любить?! Легко! Я тебе не говорила, это недавно совсем, представляешь, сколько лет прошло  – Лелька – ну, помнишь Лелька такая у нас в классе была, в Нью-Йорке сейчас, третий раз замужем, четверо детей, так она, представляешь, нашла меня «В контакте», и единственное, что ее интересует - как  поживает мой брат Егор?

Раздается длинный звонок в дверь, за ним – несколько коротких.

А, может, правда «скорая»? Да нет, рано, давай лучше давление смерим.

 

СЦЕНА 9

ЛЕСТНИЧНАЯ ПЛОЩАДКА (СОСЕДКА НАПРОТИВ, СОСЕДКА ПО ДИАГОНАЛИ, ВРАЧ «СКОРОЙ»)

На полу, по-прежнему,  лежит неподвижный ЕГОР, крови на полу заметно прибавилось. СОСЕДКА ПО ДИАГОНАЛИ периодически звонит в дверь квартиры МАМЫ, СОСЕДКА НАПРОТИВ разговаривает по мобильному телефону.

СОСЕДКА НАПРОТИВ. …Да откуда ж нам точно знать? Точно, что не шевелится, точно, что в крови, похоже, что мертвый. (Слушает.) Процентов на девяносто – девяносто пять. Да уж приезжайте! (СОСЕДКЕ ПО ДИАГОНАЛИ.) Звоните - не звоните – они такие люди, что все равно не откроют! Сейчас полиция приедет – со всеми разберутся …

СОСЕДКА ПО ДИАГОНАЛИ. А если они разберутся, что это мы его на пол уронили?

СОСЕДКА НАПРОТИВ. Я лично никого не роняла. Мы с вами на лестницу вышли – по своим делам, а он тут лежит, весь в крови. Ну, мы и позвонили, как положено.

СОСЕДКА ПО ДИАГОНАЛИ. Нехорошо, надо им сказать!

Снова звонит в квартиру.

СОСЕДКА НАПРОТИВ. Вот эта сучка тогда и скажет, что они с матерью ушли, мы тут оставались, а этот еще живой был.

СОСЕДКА ПО ДИАГОНАЛИ. Да…

СОСЕДКА НАПРОТИВ. Что да-то?! Вы в тюрьму хотите?

СОСЕДКА ПО ДИАГОНАЛИ. Вы что!

СОСЕДКА НАПРОТИВ. То! Труп есть, а кто его убил? Сучка эта, у нее бизнес свой, она выкрутится,  подмажет кого надо, а мы кто? Пенсионерки простые – вот мы и будем убийцы!

СОСЕДКА ПО ДИАГОНАЛИ. А зачем вы его в окошко толкали?

Звонит в дверь, стучит. Дверь распахивается, выходит АЛЕНА.

АЛЕНА (соседкам). Ну? Что надо?!

Замечает лежащего ЕГОРА.

Господи…

Кидается к нему, пытается приподнять и прислонить голову к стене

СОСЕДКА НАПРОТИВ. Нельзя его трогать! Сейчас полиция приедет – будут акт составлять.

АЛЕНА. Какой акт, он в крови весь, он задохнуться может, вы что все… Полотенце какое-нибудь… И зеркало. Зеркало дайте!

Лихорадочно пытается нащупать пульс.

Полотенце и зеркало, я сказала!

СОСЕДКА ПО ДИАГОНАЛИ. Сейчас...

Бросается в свою квартиру.

АЛЕНА. Кто его?..  Кто в дверь звонил?

СОСЕДКА НАПРОТИВ. Она. Я полицию вызывала.

АЛЕНА. А как он?.. Как это?!

Появляется СОСЕДКА ПО ДИАГОНАЛИ - с кухонным полотенцем и довольно большим настенным зеркалом.

 СОСЕДКА ПО ДИАГОНАЛИ. Вот.

Вручает  это все АЛЕНЕ, та лихорадочно вытирает лицо ЕГОРА

АЛЕНА. Влажное надо было! И зеркальце маленькое!

Прикладывает зеркало к лицу ЕГОРА, соседки замирают. На площадке появляется ВРАЧ «СКОРОЙ»

ВРАЧ «СКОРОЙ». А где здесь шестнадцатая квартира?

АЛЕНА. Пожалуйста – он жив? Вы доктор, да? Я не понимаю!

ВРАЧ «СКОРОЙ» (нерешительно). А-а… Меня на сердечный приступ вызвали, шестнадцатая квартира.

АЛЕНА. Да-да, это я!

ВРАЧ «СКОРОЙ». А-а… Мне сказали - женщина пожилая…

АЛЕНА. Да, мама моя!

ВРАЧ «СКОРОЙ». А-а…

АЛЕНА. Мой брат!

ВРАЧ «СКОРОЙ». А-а…

Дверь квартиры открывается, в дверном проеме появляется МАМА. Очень бледная, держится за дверной косяк.

МАМА. Что-то случилось? Ох…

Видит ЕГОРА, покачнувшись, начинает медленно оседать на пол. ВРАЧ «СКОРОЙ», с неожиданной прытью успевает подхватить и удержать ее.

ВРАЧ «СКОРОЙ» (МАМЕ). Ничего-ничего… Ваша какая квартира? Шестнадцатая?

АЛЕНА.  Да.

Поддерживая вдвоем МАМУ они скрываются за дверью. СОСЕДКИ смотрят друг на друга.

СОСЕДКА ПО ДИАГОНАЛИ. Ну вот. А полотенце-то у меня чистое было…

СОСЕДКА НАПРОТИВ. Да они, вообще, такие люди!

СОСЕДКА ПО ДИАГОНАЛИ. Хоть зеркало унесу…

Наклоняется поднять зеркало.

СОСЕДКА НАПРОТИВ. В полиции сказали, чтоб мы тут ничего не трогали и никуда не уходили.

СОЕДКА ПО ДИАГОНАЛИ. Да я зеркало только, нельзя разве?

СОСЕДКА НАПРОТИВ. Ничего чтоб не трогали. И не уходили никуда.

СОСЕДКА ПО ДИАГОНАЛИ. Ой… Ну, что сделаешь, раз им так надо?

Пригорюнившись, присаживается у стены на корточки. Следом за ней, так же присаживается  СОСЕДКА НАПРОТИВ.

 

СЦЕНА 10

КУХНЯ (МАМА, АЛЕНА, ВРАЧ «СКОРОЙ»)

На столе – использованные шприцы и ампулы. МАМА неподвижно лежит на кушетке. Перед ней, на табуретке – ДОКТОР. Он держит ее за руку, контролируя  пульс. АЛЕНА то вскакивает, то снова садится.

Доктор. Ну, вот, сейчас она уснула, скоро магнезия должна сработать.

АЛЕНА. Вы ее заберете?

ДОКТОР. Не знаю, подождите… Пока уснула, лучше не трогать.

АЛЕНА. Вы извините, конечно, но, может… Может, пока она уснула – там на лестнице… ну, вы видели – человек в крови.

ДОКТОР. И что?

АЛЕНА. Может, посмотрите его?

ДОКТОР. Слушайте, у вашей матери тяжеленный гипертонический криз. И я должен сейчас ее оставить и идти кого-то смотреть!

АЛЕНА. Это брат мой.

ДОКТОР. Ну, хорошо, брат, понятно.

АЛЕНА. И я не знаю, вообще: он жив, или нет?

ДОКТОР. Слушайте, ну я же не могу вот так больную бросить!

АЛЕНА. Я понимаю, просто… ну… я же даже не знаю: жив, или…

 Звонок в дверь. АЛЕНА поспешно открывает. В дверях – ПОЛИЦЕЙСКИЙ, за ним маячит АГЕНТ.

ПОЛИЦЕЙСКИЙ (сует ей под нос удостоверение). Полиция. Вы родственница?

АЛЕНА.  Кому? Да, наверное...

ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Будете понятой. Пойдемте.

 

СЦЕНА 11.

ЛЕСТНИЧНАЯ ПЛОЩАДКА (АЛЕНА, ПОЛИЦЕЙСКИЙ, АГЕНТ, СОСЕДКА НАПРОТИВ, СОСЕДКА ПО ДИАГОНАЛИ)

АЛЕНА. А вы уверены, что он… ну, мертвый?

ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Официально заверенное заключение о смерти может дать только  судмедэксперт, а он на выезде.

АЛЕНА. Да вы что все! Может, он жив!

Кидается к ЕГОРУ, но ПОЛИЦЕЙСКИЙ ее останавливает.

ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Тело трогать нельзя.

АЛЕНА. Я родственница!

ПОЛИЦЕЙСКИЙ. А я обязан обеспечить неприкосновенность.

АЛЕНА. Ну, вы хоть сами посмотрите, только как следует!

АГЕНТ. Я посмотрю.

Подходит к ЕГОРУ, быстро, но профессионально осматривает его: пульс на руке, на шейной артерии, отгибает веки, светит фонариком в глаза.

АГЕНТ. Нет, всё…

АЛЕНА. А вы откуда знаете?!

АГЕНТ. Я в морге одно время работал, санитаром. Наш клиент.

АЛЕНА начинает всхлипывать.

Ну, не надо-не надо… Как говорится, все там будем.

Всхлипывает и СОСЕДКА ПО ДИАГОНАЛИ.

И я, и вы… И вы тоже…

К дуэту плачущих присоединяется СОСЕДКА НАПРОТИВ.

ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Тихо!!

Все мгновенно замолкают.

ПОЛИЦЕЙСКИЙ (АЛЕНЕ, мягко). Давайте так: я в протоколе пишу, что смерть не насильственная, скорее всего, падение с высоты собственного роста, тем более, товарищ веществами злоупотреблял, да?…

АЛЕНА кивает, ПОЛИЦЕЙСКИЙ жестом подзывает АГЕНТА.

В результате - закономерный итог. Вот, познакомьтесь: это вот представитель одной очень хорошей ритуальной фирмы…

АГЕНТ. Здравствуйте. Вы, главное, не волнуйтесь. «Скорую» я сейчас сам вызову, у меня там все знакомые, они быстро приедут и всё оформят, а мы давайте сразу в квартирку пройдем, заодно и договорчик подпишем…

Мягко увлекает ее к двери.

АЛЕНА (упираясь). Какой договорчик?

ПОЛИЦЕЙСКИЙ.  Подожди с договорчиком… Так…  Документы у нас где?

Быстро и деловито обшаривает карманы ЕГОРА, достает оттуда паспорт, передает его АГЕНТУ.

Вот они, документы, теперь  можно работать.

АЛЕНА. А почему это вы ему отдаете паспорт моего брата?

ПОЛИЦЕЙСКИЙ. А вы хотите, чтоб вам?

АЛЕНА. Конечно!

ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Настаиваете?

АЛЕНА. Да!

ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Тогда у меня несколько вопросов. Вот, соседи ваши, утверждают, что слышали, как вы кричали вашему брату, что вы его убьете. Это правда?

АЛЕНА. Да нет, господи!

ПОЛИЦЕЙСКИЙ. То есть, неправда? (СОСЕДКЕ НАПРОТИВ). Повторите, пожалуйста, что вы мне рассказывали.

СОСЕДКА НАПРОТИВ. Мы вот (кивая на СОСЕДКУ ПО ДИАГОНАЛИ) у себя по квартирам сидели, телевизор смотрели и слышали, как она тут кричала «Сейчас я тебя убью». А мы потом вышли, смотрим, а тут этот лежит – убитый, весь в крови…

ПОЛИЦЕЙСКИЙ (СОСЕДКЕ ПО ДИАГОНАЛИ). Так все было?

СОСЕДКА ПО ДИАГОНАЛИ. Ну…

ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Так, или не так?

СОСЕДКА ПО ДИАГОНАЛИ. Я телевизор не смотрела – я картошку варила.

ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Но остальное всё – так?

СОСЕДКА ПО ДИАГОНАЛИ (озираясь). Да. То есть… Ой, вы простите, я не помню ничего, давление весь день сегодня, и вот тут вот, в виске прям так дергает, таблетки от головы кончились, а оно дергает и дергает, я в аптеку, а они в аптеке по льготе мне не дают, это, говорят не жизненное важное лекарство считается, у нас в списках такого нет, а я и говорю, как же не важное, когда дергает и дергает…

ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Тихо!!

СОСЕДКА ПО ДИАГОНАЛИ испуганно затихает.

Что в итоге? Соседи в показаниях, конечно, путаются, но, в принципе, возможно всё...

АЛЕНА. Что я своего брата убила?!

ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Да. Или нет.  Вот я вам верю, что вы своего брата не убивали. А вот вы мне не верите, что я вам рекомендую очень хорошего ритуального агента.

АЛЕНА. Это коммерческий сговор называется.

 ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Не понял.

АЛЕНА. У меня у самой ритуалка, знаю я все эти дела наизусть, но уж своего родного брата я похороню сама. Точка. Паспорт!

Протягивает руку к АГЕНТУ

АГЕНТ. А какая ваша фирма?

АЛЕНА. «Успение» называется. Ты зубы мне не заговаривай. Паспорт!

АГЕНТ. Ну да, есть такая, слышал… Только вы ведь в Заречье работаете?

АЛЕНА. Твое какое дело, где мы работаем?! Это брат мой родной! Пошел отсюда!

Решительно наступает на АГЕНТА

АГЕНТ (пятясь). Э-э, я, вообще-то,  тоже право имею – по закону!

АЛЕНА. По какому закону?! Вы с ним все законы нарушаете! И ты это знаешь! И он знает! (ПОЛИЦЕЙСКОМУ) Вы там у себя почем жмуров сливаете? Тысяч по пятнадцать? По двадцать? А это, между прочим, нарушение закона о конкуренции. И о защите персональных данных.

ПОЛИЦЕЙСКИЙ. В смысле?

АЛЕНА. Чего «в смысле»?! Не придуривайтесь. Живой человек, или мертвый – это его персональные данные! Личные! Защищенные законодательством Российской Федерации! А вы левым конторам всё сливаете, всю информацию по человеку!

ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Ну, хорошо, а если я в протоколе напишу, что смерть носит, возможно, криминальный характер – его же в судебный морг отправят. Вскрытие обязательное, экспертизы, то-другое… Из судебки свой труп вовремя получить – это ж застрелиться вообще, вы в курсе, да?

АЛЕНА. Ну?

ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Плюс возможно уголовное дело, да?

АЛЕНА. Ну?

АГЕНТ. Поэтому мы думаем, давайте мы все это забудем, и вы воспользуетесь нашими услугами.

(В дверях появляется  ВРАЧ СКОРОЙ)

АЛЕНА (резко вскидывая руку со «средним пальцем»). Своего брата я хороню сама!

ВРАЧ «СКОРОЙ». Простите, пожалуйста…

АЛЕНА. Что еще?!

ВРАЧ «СКОРОЙ». Она умерла.

(Пауза)

АЛЕНА. У-у-у!! Блядь!!!

(Замирает, схватившись за голову, потом раскачивается и бормочет)

Как сговорились! Они сговорились – вместе… Хитренькие. Они вместе, а я одна. Сговорились – и смылись. А я как дура… Я же для них, ну, чтобы вместе, а они… А я – оставайся. Я - расхлебывай.  Одна. Расхлебывай, Алена! С уродами тупыми! С ворьем! С дебилами! Со сволотой! А они…

К ней подходит СОСЕДКА ПО ДИАГОНАЛИ

СОСЕДКА ПО ДИАГОНАЛИ. Ты поплачь лучше.

АЛЕНА. Сама, блядь, поплачь! Чего ты тут  врала?

СОСЕДКА ПО ДИАГОНАЛИ (трогая ее за руку). Поплачь, Аленушка, поплачь, милая…

АЛЕНА вдруг всхлипывает. Закрывает лицо руками, плачет. Пауза, только плач АЛЕНЫ- взахлеб, надрывно, как у маленьких детей.

ПОЛИЦЕЙСКИЙ (АГЕНТУ). Паспорт дай.

(АГЕНТ отдает ПОЛИЦЕЙСКОМУ паспорт, тот молча кладет его в в карман халата АЛЕНЫ и слегка треплет ее по плечу.)

Пошли отсюда.

(Кивает АГЕНТУ, на ходу обращается к соседкам.)

И вы тоже все – по квартирам.

СОСЕДКИ – послушно  и быстро – расходятся по квартирам, ВРАЧ «СКОРОЙ» уводит в квартиру все еще всхлипывающую АЛЕНУ.

За окном, над крышами, медленно разгорается оранжевый закат.

 

СЦЕНА 12 (МАМА, ЕГОР)

Из открытой двери легко выбегает, почти выпархивает  МАМА и склоняется над ЕГОРОМ

МАМА. Егорушка, ты что это? Вставай, давай! Вставай-вставай!

ЕГОР неуверенно поднимает голову, встает

Ну, что это, господи?! Весь в кровище в какой-то… Не больно?

ЕГОР. Нет.

МАМА. Ну, и слава богу! И у меня тоже – представляешь – ничего не болит! Совсем-совсем! Господи, счастье-то какое, да?

ЕГОР. Не знаю…

МАМА. Счастье, ну, счастье ведь!

ЕГОР. Наверное.

 МАМА. Ну, не дуйся, пожалуйста! Ты чего пришел? Соскучился?

ЕГОР. Я работу тебе хотел показать новую… а тут… ну, это всё…

МАМА (беззаботно). Да ладно, проехали! А где работа, покажи!

ЕГОР (озираясь). Черт… Я ее взять забыл… Я хотел, понимаешь… и забыл. Вообще-то я ее… знаешь, не сделал даже. Ну, не сделал… Я ее вдруг увидел – всю, целиком… И это было настолько здорово… мне сразу стало уже не до этого всего – знаешь там: бумаги, красок, этого всего…

МАМА. Да, главное, что ты ее увидел, почувствовал – это самое главное!

ЕГОР. Да!

МАМА. А она хорошая? Красивая, да?

ЕГОР. Очень! По композиции такая, знаешь… сама в себя вкрученная – как «Ночное кафе в Арле». Ну, гамма, естественно другая, такая, знаешь, на грани фола – розово-голубая, жемчужная даже – но без соплей. Строгая. Помнишь, я тебе читал – про сеть Индры? Помнишь?

МАМА (улыбаясь). Не помню ничего! Ни-че-го!

ЕГОР. Ну, мам! Про жемчужины!

МАМА (легко вспархивая на подоконник). Какие жемчужины?

ЕГОР (медленно, слегка нараспев). В небесах великого бога Индры есть, говорят, гигантская и мерцающая сеть, тоньше, чем паутина… (У него вдруг перехватывает горло, он замолкает, но продолжает с усилием) … протянувшаяся до самых отдаленных краев пространства. В каждом из пересечений прозрачных нитей этой сети находится отражающая мир жемчужина. Поскольку сеть бесконечна в своей…(У него снова перехватывает горло)… протяженности, количество жемчужин бесконечно огромно.

По мере того, как он читает сутру, закат разгорается все сильнее, заливая все пространство сцены, постепенно размывая фигуры ЕГОРА и МАМЫ

В блистающей поверхности каждой жемчужины отражаются все… (Всхлипывает, МАМА гладит его по голове) …прочие жемчужины, даже те, что находятся в самых отдаленных уголках небес. А в каждом таком отражении вновь отражается все бесконечное множество других жемчужин...

(Плачет навзрыд, закрыв лицо руками.)

МАМА. И таким образом процесс отражения в отражениях продолжается без конца…

Обнимает его, и они замирают.

 

НА ЛАДОНИ.

ОН – около  пятидесяти, помятые брюки, рубашка с коротким рукавом. Сидит за обшарпанным канцелярским столом. На столе – стационарный проводной телефон, ноутбук, пустая пепельница,  большую часть стола занимают стопки канцелярских папок. Он  неторопливо просматривает их и набирает текст на клавиатуре.

Звонок телефона, ОН снимает трубку.

Слушаю. А-а, здравствуйте, Галочка!

(Слушает.)

Отчет пишу, хвосты подтягиваю. Но супруге уже задание дал: чтоб купила очки солнечные и плавки, чтобы во всеоружии, так сказать…

(Слушает.)

Меряю, обычное мое давление, пульс нормальный, так ничего, вроде, не болит…

(Слушает.)

Я помню-помню, Галочка, просто не получается у меня ни о чем таком приятном подумать… и вспомнить тоже не получается. Ну, вот вспоминаю, что отпуск, все-таки, что на юг поеду… Вас, Галочка, вспоминаю – что вы очень хороший специалист. И человек душевный, спасибо вам!

(Слушает.)

Ну, что значит «конкретное»? Нет у меня ничего такого, чтоб оно было конкретное, да еще и приятное. Но я подумаю. Подумаю, да – обещаю! Спасибо, Галочка!

(Кладет трубку, берется за папки. Откладывает папки, подпирает щеку кулаком, сидит неподвижно, внезапно начинает улыбаться.  Телефонный звонок. ОН берет трубку)

Да, слушаю. Я слушаю, Владимир Николаевич. Ну, как что делаю?.. С отчетом парюсь –  святое дело! Я же говорил вам – меня в санаторий гонят. Послезавтра уже вылетаю, дай бог управиться со всем. Да я все понимаю, Владимир Николаевич, я и рад бы, но не могу. Да вот так и не могу. Докторица наша, беленькая эта, Галочка, ну, знаете – она меня после приступа обследовала, кучу всего нашла, и сейчас говорит: срочно, просто немедленно в санаторий! Она и путевку мне сама нашла – по диагнозу моему. Так что и рад бы…

 (Слушает.)

Не понял: а мы здесь вообще при чём? На это целый специальный «Центр Э» есть, вот пускай товарищи…

(Слушает.)

То есть, чтоб уголовные дела? И реальные сроки? Крутоватенько… Да я понимаю, что Москва…  Возбудились все, а до этого все всё прохлопали, тот же «Центр Э» в первую очередь, кто соцсети-то мониторил?..

 (Слушает.)

Не было там пяти тысяч, зачем лишний раз туфту гнать, я был – да, на площади, тысячи три, ну, три с половиной... Орали просто громко… Ну, так, извините, не хер цены на коммуналку чуть не в два раза задирать – на ровном месте. Думать надо, что делаешь!

(Слушает.)

 Ну, на то он и губернатор – чтоб рвать и метать… Нет, разобраться, конечно, надо кардинально, тут не спорю: чтоб все обосрались и больше не выходили! Им только палец дай…  Просто не было там ничего - на уголовные дела с посадками. Все танцы с бубнами сам же ОМОН и устроил: перестроения какие-то, захваты… Вместо того, чтоб стоять цепью и спокойно ждать, пока все старпёры проорутся.

 (Слушает)

 Да, конечно: смотрел, изучал.  Плохое, кстати, видео, кого-то конкретного опознать очень трудно.

(Слушает)

 Ну, хорошо, допустим, а отчет я когда буду делать?

(Слушает.)

О-о, я понял, что надо сделать! У меня же стажер есть, Леша этот пресловутый. Дать ему отдельный кабинет – к Палычу его можно посадить, а Палыча – к Семенову. И будет у Леши отдельный кабинет. И весь поток: кто задержан, отпущен и пришел по повестке – всех к нему. Ну, учат же их чему-то там в академии?! А я за Лешей прослежу, буду заходить, контролировать, в общем. Просто чтоб это не у меня в кабинете… Да, не волнуйтесь, всё нормально будет: и с отчетом, и с этими… Нужны посадки – будут посадки. Так точно.

(Кладет трубку, возвращается к папкам и клавиатуре. Через некоторое время снимает трубку телефона, звонит.)

Леша? Надо же – в кои-то веки да рабочем месте! Да-да, рассказывай, а то я не знаю… Значит, я тебя, Леша, поздравляю! Будешь ты у нас боец первой линии! Сейчас переведут тебя в другой кабинет и где-то с двенадцати пойдут к тебе наши местные рэволюцьонеры - с митинга этого засратого. Всё видео, ты, надеюсь, изучил внимательно. Там это видео у тебя в кабинете будет, в компьютере. Короче, дело такое: было совещание, Москва требует,  чтобы были по этому митингу уголовные дела с посадками. А по видео, самое бОльшее, что можно пришить – сопротивление при задержании, типа, не спешил в автозак. Есть только три с натяжкой годных эпизода: пацаны в скверике биотуалет переворачивают – на сорок шестой минуте, человек шесть их там. Но все мелкие, несовершеннолетние, на них дело не сошьешь. И еще два эпизода: парни в шеренгу омоновскую кидают что-то – но лица там смазаны, и еще один: девка в полосатой тенниске, зеленые полоски, бьет омоновца сумочкой по спине. Лица не видно, она со спины, в других местах видео ее нет. Стрижка у нее такая – сосульками. Только за это и можно зацепиться. Если она такая дура, что не сообразит сосульки свои обстричь , да так  с ними и припрется. Может-может, запросто...

Они же, Леш, идиоты! И работать не хотят. А идиоты должны работать! Ну, ладно, подняли вам коммуналку – так ты иди работу ищи, на ту  же коммуналку лишние три тысячи мамке отдашь! Вместо того чтобы ссать против ветра! Козлы…

Ладно, Леш, в общем, переселяйся, пересмотри все видео еще раз – пока поток не пошел, я на связи все время, я к тебе заходить буду, сразу зови, если что-то проблемное, просто я с отчетом сейчас сижу. Ну, все, давай, до связи!

(Вешает трубку. Почти сразу же раздается телефонный звонок. Снимает трубку.)

Да, слушаю. (Улыбается.) Здравствуйте, Галочка! Вы знаете – вспомнил! Очень приятное – таким куском большим. Санаторий этот ваш – Мисхор, это же от Севастополя рядом! Километров семьдесят, пешком можно дойти.  Да нет, не собираюсь я пешком, я понимаю, что вегето-сосудистая дистония… Вы мыс Фиолент под Севастополем, знаете?

Так вот, я чего вспомнил: понимаете, это у меня золотое было лето, каждая минуточка золотая – я потом только понял.  Брежнев еще был живой, я на первом курсе юрфака… Просто сказал мне кто-то, кто ездил туда, что там хорошо, дикарем можно – просто так,  с палаткой, я и поехал, а ей тоже кто-то сказал – из подруг – она в Педе училась – Самара? Саратов? Не помню. Черт, даже как звали ее не помню сейчас – представляете, Галочка, не помню, скотина такая! Ну, ее, девушку эту. Простое какое-то имя, на «Л»…

Нет, не Люся, не Леся...

Мы с ней совсем случайно в Севастополе встретились – утром – просто приехали на разных поездах и встретились на автобусной остановке – как будто вел нас кто-то, понимаете, да? Утро, город еще пустой и только мы на остановке, оказалось и автобус у нее тот же – к морю.

Нет, не Люда и не Лиля, точно нет.

Представляете: пустой автобус, ветер в окна, степь, водитель нас на остановке высадил: та же степь – бурая, на обочине глина красная, а там подальше - впереди – марево голубоватое такое и тропинка к нему, мы и пошли, как будто вел нас кто-то – понимаете, да?  Пришли, а там обрыв - и море такое внизу, такое море…

Такое, море – море – внизу далеко, зелено-синее - и камни большие, обломки скал белых, известняк, вот: море такое и тропинка к нему – вниз по обрыву – узенькая-узенькая. Я первый шел,  она за мой рюкзак держалась, спускаемся, а на середине примерно спуска, сбоку от тропинки – площадочка ровная: трава, камни, дерево растет, акация, вроде, и она сразу сказала: «А давай тут палатки поставим, тут как на ладошке». «Ш» смешно выговаривала – «как на ладофке»… Да как же ее?..

 Не Лёля – точно, это я помню. Простите, Галочка, вы по делу, наверняка, а я тут… Простите, я вас слушаю. Да-да, конечно, я романтик и поэт. Из органов. Так что вы хотели?

(Слушает.)

Спасибо! Спасибо, это замечательно, что можно на двоих путевку переделать, просто у меня жена вряд ли захочет. Она у меня ремонт хочет. Тебя, говорит, в санаторий спроважу и наконец-то ремонтом займусь! То есть, я попробую ее, конечно, уговорить – раз есть возможность, без доплаты тем более, но это вряд ли. В любом случае – спасибо за заботу. До связи, Галочка, вы очень хороший человек, приятно было с вами пообщаться.

(Кладет трубку, возвращается к папкам и клавиатуре. Внезапно останавливается, подпирает щеку кулаком, смотрит некоторое время перед собой.)

Лена? Ну, нет, конечно.

Две палатки – зеленая и синяя, кострище между, я за мидиями нырял, в кипяток просто кидали и рис еще – плов такой получался, это вечером, когда солнце садилось – костер зажигали, он гас каждый раз, когда солнце садится, а днем плавали, ныряли: мидии, крабы, зеленушки, и яблоки ели – тетки наверху продавали – всю дорогу мы яблоки ели и смеялись, а потом змей появился, нет, это уже после грозы змей…

Гроза ночью началась – на третий, что ли, день, она из своей палатки ко мне сама прибежала – до этого врозь спали, всё чинно-благородно, а тут грозы забоялась, прибежала и обняла сразу, как будто спряталась.

Раз шесть за ночь кончили, неважно, не в ебле дело, а в нежности и в радости, сырое все, дождь хлещет, вокруг гром, грохот, а нам смешно!

Гроза всю ночь, склон размыло, сверху грязь жидкая – потоками: с камнями, с деревьями, со всем – уже утром разглядели, когда стихло и солнышко, все вокруг в грязи, тропинку размыло, а у нас на пятачке – ничего вообще, всё, как было,  только палатку ее опрокинуло, пока бушевало, она всю ночь шептала: «Ничего с нами не будет - мы на ладони его, ничего с нами не будет - мы на ладони его,  ничего с нами не будет - мы на ладони его», а потом змей появился, а потом Аркашка пришел и ушел…

(Достает из кармана смартфон, на пару секунд задумывается, потом набирает номер)

Алло, Аркаша? Да-да… Я уж думал, не узнаешь. Нет, не юродствую. Есть минутка у тебя? Ну, откуда я знаю? Столичный ритм, то-сё…

Слушай, такая история: помнишь еще в универе, летом, между первым и вторым курсом, я уехал в Крым, на мыс Фиолент, а ты в то лето тоже по Крыму шастал – пешком – и вдруг нас нашел – помнишь? Ну, я там был и девушка одна, помнишь, мы всё удивлялись, как ты вообще мог нас найти – в принципе. И Крым большой и мыс Фиолент большой, а ты нас нашел: сверху, с обрыва как-то увидел и спустился.

(Слушает.)

Да-да. Ты спускаешься, такой, по тропинке, я поднял голову, уже вижу, что это ты, кричу «Аркашка», а ты на нашу палатку смотришь – сверху - и пальцем показываешься. И кричишь «Змея, змея, там змея», спускаешься уже совсем к нам, говоришь, что там  змея на нашей палатке, а девушка моя тебе так спокойненько: «Это не змея, а змей. Да, мы его знаем, это наш змей» - помнишь? «Это наф змей» - она «ш» не выговаривала. У нас там, действительно, желтопузик прижился:  днем в распадке отлеживался, а по утрам на крышу палатки залезал – там солнышко самое первое. Да-да, она светленькая была. Я вас познакомил, ты побыл с нами немного и дальше куда-то пошел. Ты не помнишь, как ее звали? На «Л» как-то, я же вас знакомил, ну, можно было запомнить!

(Слушает.)

Да, конечно, смешно. Но, знаешь, ничего в голову не идет, пока не вспомню – как будто держит меня кто-то на ее имени! Нет, «Лика» - это у Чехова. Да, вообще, чеховская ситуация – лошадиная фамилия. Ладно, извини, рад был тебя слышать. Все, Аркаш, до связи! 

(Слушает.)

Да, хорошо, спрашивай, если смогу - отвечу.

(Слушает.)

Ну да, никто, конечно, не ждал и губер обделался. Нет, не было пяти: три, три с половиной. А ты, извини, не обосрался бы, если б у тебя под окном толпа стояла – не большая такая толпеца, всего-то в три тысячи - и требовала бы, чтоб ты вышел с ней побеседовать? Ну, и нормально он действует, как все: сначала обосрутся, а потом лютуют. И что? Нет, что ты хочешь сказать?

(Слушает.)

Аркаш, а помнишь такой анекдот был старый, как поругались два ассенизатора – причем оба на одной машине работают. Ругались-ругались, все матюги кончились, всё, что могли друг другу сказать – сказали, притихли оба, а потом один и говорит: «Эх, ты, подчищала, никогда тебе не быть загребалой»!

(Слушает.)

К тому, Аркаш, что мы с тобой - на одной машине. Причем я – загребала. Я опер. Мне командуют загребать – я и загребаю, а ты - адвокат, ты подчищаешь…

(Слушает)

Это вообще не телефонный разговор. Я читаю твои статьи, вообще, знаю ваши все аргументы, и даже с чем-то согласен… Но, если коротко, то перед тем ты тогда к нам на Фиолент пришел – была гроза и ливень. И страшный селевый поток – вниз, с обрыва. Явление природы такое. То есть, ты можешь, конечно, встать геройски грудью против селевого потока. В лучшем случае, ты просто будешь весь в грязи и в синяках, хорошо, если вообще живой. Нельзя бороться с явлениями природы, в том числе – природы социальной. Ну, ладно, всё, извини, нашли мы с тобой время и место…

Нет, не Лиза. Ладно, всё, пока, созвонимася.

(Отключает смартфон.)

Засранец! Подчищала!

 (Берется, было, за папки, но оставляет их, набирает номер на стационарном телефоне)

 Ты как, Леша? Как дела? Да что ты?! Пришла, дура, и раскололась уже? Эта, которая тенниска в полоску? С сосульками? Что? Так в тенниске и пришла?! Ну, я же тебе говорил – идиоты… Слушай, а чего она била-то его сумочкой своей, мотивы какие?

(Слушает.)

 Да. Да… Подожди.

(Кладет трубку телефона, набирает номер на смартфоне, говорит по смартфону)

Это я, Леша. Слушай. Ту девчонку, про которую она говорит, в самом деле били. Есть еще одно видео, ты не знаешь: та девчонка на асфальте и трое омоновцев бьют ее по голове - ногами в берцах. Девчонка сейчас в коме лежит, врачи пока, слава богу, помалкивают… И вот, значит, она это видела… Слушай, а она вообще кто? Откуда?

(Слушает.)

Как?! Повтори! Лейла? Лейла, Лейла, конечно – Лейла!

(Остервенело стучит по столу костяшками пальцев - до крови. Кровь он слизывает - быстро и зло. Внезапно замирает. Потом очень осторожно начинает растирать себе грудь. Медленно поднимает смартфон)

Значит так, Леша. Сейчас ты берешь этот протокол и рвешь его нахуй. В мелкие клочки. Потом найдешь – там, в кабинете, на шкафу сверху, с той стороны, где окно – найдешь пепельницу железную. И сожжешь в ней все обрывочки. Ты понял? Ну, хорошо. А сейчас передай ей смартфон. Лейле-Лейле, кому же еще?!

(Ждет.)

Лейлочка, послушай… Это не важно, кто я. Дядька один. Взрослый. Скажи, Леша порвал протокол? Да, следователь. Хорошо. Слушай внимательно. Ты, как положено, явилась по повестке. И вообще ничего не отвечала и не говорила, ссылаясь на пятьдесят первую статью. В интернете потом посмотришь. В общем, ты молчала, как партизанка. Сейчас Леша выпишет тебе пропуск, и ты пойдешь домой. Дома ты сожжешь свою чертову полосатую тенниску, чтобы ее вообще в природе не было. И поменяешь прическу – чтоб никаких сосулек! И позвонишь в Москву по телефону… Записывай.

(Смотрит, диктует.)

8-912-733-11-56 Человека зовут Аркадий Семенович, он адвокат. Знаменитый. Ты скажешь ему, что ты от Славика, от Вячеслава Андреевича,  он поймет. И скажешь,  что тебе шьют триста восемнадцатую, часть первую. Запиши. И спросишь, какого адвоката он мог бы порекомендовать тебе в нашем городе. Позвони ему обязательно и обязательно свяжись с адвокатом, которого он порекомендует. Знаешь, может быть, тебе, вообще, ничего это не понадобится… Ничего с нами не будет – мы на ладони его! Да так… вроде присказки. Но с адвокатом свяжись обязательно и сделай все, как я сказал. 

Кладет смартфон на стол, отодвигает в сторону папки, подпирает щеку рукой, да так и замирает – улыбаясь чему-то далекому и невидимому.

 

ДАШКА

 

ОН

ОНА

ДАШКА

 

Большая пустая комната. На полу телефон, стопы старых журналов, цветы в горшках, чемоданы, пакеты.

ОН сидит на чемодане, просматривает и сортирует журналы, рядом, где-то на газетах, пристроилась ДАШКА. ОНА укладывает пакет, попутно вытирая пыль.

 

ОНА. Слушай, а где ежик?

ОН (читая). Нет, какие недоумки! Потрясающе...

ОНА. Здесь вот, на подоконнике, все время Дашкин ежик лежал... Даша, где ежик?

ДАШКА (не совсем по-человечески, но внятно). Где ежик — где мячик — играй — гулять.

ОНА. Ты не сопи, ты ищи давай. Где ежик?

(ДАШКА ищет, ОНА подходит к НЕМУ)

Ты в пыли весь! Хватит уже, все! Все!

(Отбирает у него журнал, отряхивает его брюки)

ОН. Вот по этой еще полемике — в восемьдесят шестом году — уже можно было предвидеть, во что это все выродится.

ОНА. Вот: это Дашкин пакет для Люси. Подстилка, обе попонки, два ошейника и от блох еще, здесь витамины ее, “Педигри” на первое время...

(Демонстрирует содержимое пакета. ДАШКА разглядывает все с интересом, ОН — без интереса.)

ОН. Ну, хорошо.

А игрушек совсем нет. Мячик давно уже потерялся, а ежик на подоконнике лежал...

ОН. Ну найдет ей там Люся что-нибудь!

ОНА. Это ее был ежик! Любимый. Она спала с ним, она им пищала...

ОН. Он уже давно не пищал — там эта пимпочка потерялась.

ОНА. Я ее нашла и вставила — он пищал. Пищал! Пищал!!

 (Пауза. ОН обнимает ЕЕ)

ОН. Ей там правда хорошо будет: воздух, зелень, Борю с Люсей она любит — все хорошо. Дашуня, на дачу хочешь? К Боре с Люсей? Где Люся?

ДАШКА. Где Люся — где мячик — где ежик —  где кошка.

ОНА. Слушай, а где Люся? Начало четвертого...

ОН. Сейчас приедет.

ОНА. Цветы так и не пристроили... Может этим, с третьего этажа?

Журналы... А давай честно снесем их на помойку! И Дашку возьмем — прописается заодно — ей же ехать. Вы во сколько гуляли?

ДАШКА (воодушевленно). Гулять — гулять — гулять — гулять — гулять!

ОНА. Сиди.

ДАШКА. Сидеть — тихо — фу — нельзя!

ОН (перебирая журналы). Надо же — полжизни собирали.

ОНА. А мы много чего полжизни делали. В этой стране, например, вообще всю жизнь прожили. И что?

ОН. Выражение “эта страна” прибереги для Германии. Мне кажется, оно нам там очень сгодится...

ОНА (яростно перетаскивая стопки журналов). Все уже! Все! И замечательно! Что журнальчики выкинем! Что барахло сплавили! И мебель! Все канапе-хренопе! Все заново! На пустом месте! Мы же хотели! Мы так хотели!

ОН. Вообще-то да...

(Целуются. Частые звонки телефона.)

ОН. Мюнхен.

ОНА. Люся.

ОН Мюнхен — гудки слышишь?

(ОНА бежит к телефону.)

ОНА. Люся? Слава богу! А то мы уже... Ты где, ты на даче еще?

Что? Подожди... Подожди, что ты говоришь... Ты соображаешь вообще? У нас самолет утром. Люся, у нас утром самолет, ты понимаешь?! Позови Борю. А я тебе говорю — позови мне Бориса! Сука! Что слышала!

(Швыряет трубку. Пауза.)

Они ее не берут.

ОН. Что?

ОНА. Все обдумали и решили, что не могут. К сожалению, блядь! Друзья...

(Закрывает лицо руками. Долгая пауза. ДАШКА бегает от НЕЕ к НЕМУ и поскуливает)

Все. Времени нет. Что делаем?

ОН. Ну... как-то ее надо... Не на помойку же!

ОНА А куда, извини? Всех кого могли — уже просили. Все не могут, все свои дела делают...

ДАШКА. Делай свои дела — писай давай — какай давай — делай давай свои дела!

ОН. А может и нас на помойку?

ОНА. А где мы?! Но утром мы улетаем!

ОН. Это... Так нельзя.

ДАШКА. Нельзя — фу — прекрати немедленно!

ОНА. Да замолчи ты!

ДАШКА. Замолчи — прекрати — сидеть — убью!

ОНА. Молчи!

ОН. Не ори на нее! Она дрожит! Она понимает!

ОНА. Она понимает, что мы психуем! Поэтому — спокойно надо! Спокойно! Понимаешь — спокойно!!!

ОН. Она и слова понимает. Помнишь, — читали: примерно сто слов. Как я — немецкий...

ОНА. Прекрати юродствовать! (Пауза.) Интересно: этнический немец — ты, а по-немецки говорю я. И всегда так...

ОН. Этническая еврейка.

ОНА Куда там... Мама-то русская.

ОН. Значит этническая русская. А Дашка у нас — этническая дворняга. В европы таких не берут. Поэтому выкинем ее на помойку ради нашей счастливой жизни...

ОНА. Пока Люська еще не возникла, что возьмет, а остальных мы уже обзвонили, я позвонила в ветлечебницу: как можно усыпить? Просто подъехать с собакой и с деньгами. Говорят не больно. Заснет на твоих глазах.

ОН (вскакивая). Слушай, это бред! Бред! Оставим — и все!

ОНА. Где она жить будет?

ОН. Где угодно: у магазина, на улице, в подвале — это ее жизнь! Мы не Бог! Что мы как... На помойке! Тоже жизнь!

ОНА. На любой помойке свои есть — выводок целый. И чужих они не подпустят. Это как, помнишь, ты на телевидение совался — все то же самое. Старая она для помойки: почки, катаракта — ее просто загрызут. Она наша с тобой. Не можешь взять — сделай так, чтоб не мучилась. Свою собаку человек должен убить сам. Просто заснет. На твоих глазах. И мы будем точно знать, что с нее с живой не содрали шкуру на шапку. Сейчас они еще работают, если на такси — еще успеваем...

ОН. Господи...

ОНА (обнимая его). Я бы сама, но они же звонить чего-то будут, а ты не поймешь. Собирайтесь потихоньку.

ОН (вырываясь) Да не могу я!

ОНА. Просто спокойно заснет — ты будешь рядом. И будет спать...

ДАШКА. Спать — тихо — хорошо — Даша.

ОНА. Знаешь, мне бы такой смерти: спокойно, без боли, без ужаса, от любящих рук... (гладит ДАШКУ) Умничка... хорошая... красивая... любимая...

ОН. Всегда надеялся, что припрет по-настоящему — повешусь. Просто повешусь — и все. Вот, приперло...

(ОНА неожиданно фыркает от смеха.)

ОНА А на чем?! И веревки-то нет... (Сквозь смех) Если только на поводке на Дашкином! (Смеется) А он старый — поводок! Рваный — не выдержит!

(Оба смеются. Хохочут.)

ДАШКА. Поводок — гулять — поводок — гулять — поводок!

(Находит в пакете поводок, приносит в зубах и кладет у их ног. Смех затихает. Пауза.)

ОНА. Собирайтесь давайте — закроют. Одевайся. Времени совсем нет.

ДАШКА (прыгая вокруг него). Гулять — писай давай — какай давай — делай давай свои дела!

ОН (остервенело расшвыривая ногами стопки журналов). Нет-нет-нет-нет!

(Дашка высоко и протяжно воет. ОН останавливается.)

ДАШКА. Писай давай — нет — красивая — нет — гулять — нет — хорошая — писай — нет...

(Поджимается, замирает, потом виновато отходит. На полу огромная лужа. ОН трет лоб, потом решительно идет.)

ОНА. Ты куда?

ОН. В туалет.

(Выходит. Частые телефонные звонки. ОНА подбегает, слушает.)

ОНА. Я... Я-я... Я. Я. (Какое-то время слушает молча) Данке шен.

(Кладет трубку. Медленно, как-то криво идет по комнате. Входит ОН.)

ОН. Что хочешь говори — не мы давали ей жизнь — не нам и забирать. Просто оставим.

(ОНА всхлипывает и хнычет — тоненько, как маленькая, оседает на пол. ОН обнимает ЕЕ, гладит, целует. ДАШКА ей подвывает.)

ОНА (сквозь слезы). Они говорят... в правилах изменения... я не поняла... они нас не берут... не принимают...

ОН. Не надо. Ну, не надо... И не надо! Милая моя, любимая...

ДАШКА. Хорошая — красивая — умная.

ОНА (причитает). Все продали, похерили, порвали... Да как же мы... Куда же мы... За что же нам...

ОН. Ну хорошо. Хорошо. Перестань. Ну все!

ДАШКА. Перестань — прекрати — фу — нельзя!

ОНА. Ничего же нет!

ОН. Мы есть. Мы есть?

(Пауза.)

Ты есть?

ОНА. Не знаю.

ОН. А я есть?

ОНА. Есть. Дурак.

ОН. Какой есть. А Дашка есть?

(ДАШКА лижет ЕЕ в нос.)

ОНА. Фу!

ОН. Ничего не “фу”! Есть Дашка?!

ОНА. Ну.

ОН. А ты есть?

ОНА. Не знаю...

ОН. А стены есть?

ОНА. Только стены и есть! Все же продали! Все-все!

ОН. Но стены есть?

ОНА. Ну есть...

ОН. Без “ну”. Есть?

ОНА. Есть.

ОН. А пол.

ОНА. Хватит уже...

ОН. Есть пол?!

ОНА. Есть.

ОН. А потолок?

ОНА. Есть.

ОН. А ты есть?!

ОНА. Я правда не знаю...

ОН. Понятно. (Ведет ЕЕ за руку к окну.) Улица есть?!

ОНА. Ну есть...

ОН. А тополь?

ОНА. Ну да...

ОН. А качели?

ОНА. Что?

ОН. Есть там качели?

(ОНА закрывает лицо руками. ДАШКА сзади скребет ЕЕ лапой, ОНА поворачивается к ней.)

А Дашкин нос есть?

ОНА (обнимая ДАШКУ). Есть.

ОН (обнимая ДАШКУ и ЕЕ). А хвост?

ОНА. Есть.

ОН. Слушай, а Мюнхен-то есть?

ОНА (легко). А черт его знает!

ОН. Дашка, как думаешь: Мюнхен какой-нибудь есть?

ДАШКА (роясь в журнальном развале). Есть — кушать — педигри.

ОН. И Дашка не знает! Да и хрен с ним, с Мюнхеном — пускай они сами разбираются! Пошли ребята гулять! Дашка! Теперь ты за журналы взялась?! Гулять!

ОНА. Гулять!

ОН. Гулять! Дашка, гулять!

ОНА. Гулять — гулять — гулять — гулять!

 

Из груды журналов выскакивает ДАШКА с ежиком в зубах и торжествующе им пищит. Все громче и громче.