ПУТЬ ЛЕВОЙ РУКИ Пьеса Действующие лица: Бабушка Гадалка Герваська Офицер Малая гостиная в старом барском доме в имении Тарханы Пензенской губернии. Разгар лета 1841 года. Владелица имения Елизавета Алексеевна Арсеньева, пожилая барыня, сидит в кресле, нетерпеливо поглядывая в раскрытое окно, откуда доносятся обычные чудесные звуки летнего дня: чириканье и пересвист птиц, карканье вороны, далекий крик полуденного петуха. Возле нее на столе стоит старинная шкатулка. Елизавета Алексеевна снимает с шеи замысловатый ключик, что висел у нее на шнурке, и со звоном отпирает замок. Она просматривает невидимое нам содержимое, но тут во дворе начинаются перемены. Птичьи голоса заглушаются другими звуками: слышно, как подъехала карета: треньканье колокольчика и топот копыт, которые смолкают у самых дверей, короткое ржанье лошади, говор слуг, встречающих гостей, и прочая суета приезда. Заслышав этот шум, Елизавета Алексеевна захлопывает шкатулку, прячет ключ, потом резво встает с кресла, спешит к окну, и выглядывает, прикрываясь занавеской так, чтобы со двора ее невзначай не заметили. Когда всё стихает, хозяйка торопится назад, к своему креслу, по пути заглядывая в зеркало и поправляя чепец и шаль на своих плечах. Она прислушивается, кидает последний короткий взгляд на зеркало, висящее на стене, и усаживается, принимая такой вид, будто и не вставала. В комнату влетает мальчик в ливрее, но босой. ГЕРВАСЬКА. Матушка-барыня!.. БАБУШКА (перебивает, строго). А где Василий? ГЕРВАСЬКА. Василий это… У него нога… Он лежит. БАБУШКА. У меня тоже нога, и даже две, однако я встала, Богу помолилась, и вот сижу. Пауза. Перепуганный Герваська мнется, забыв, зачем пришел. БАБУШКА. Что еще скажешь? ГЕРВАСЬКА. К вам, матушка-барыня, эта приехала… Баня.., Баня… деру. БАБУШКА. Какую баню дерут? Что вы там совсем с ума посходили? Говори, Герваська, толком: кто там приехал? ГЕРВАСЬКА (выпаливает). Ведьма! (Убегает) И в комнату входит дама, одетая по-дорожному. Она почтительно кланяется хозяйке. ГАДАЛКА. Здравствуйте, государыня Елизавета Алексеевна! Как изволите поживать? Как ваше драгоценное здоровье? Поклон вам от Анны Афанасьевны. Письмо позвольте от нее передать. Дама подходит к хозяйке и с поклоном подает письмо. Елизавета Алексеевна письмо берет, принимается читать. Дама продолжает стоять перед ней. БАБУШКА (читает письмо) «…губительные заблуждения, безумные вдохновения»… Не люблю я этого. (Убирает письмо) Ну, ладно, про это я потом на досуге прочту. А ты приехала, значит? Ну, здравствуй. Садись. Дама садится на краешек стула. БАБУШКА. Думала, Аннушка пошутила, что пришлет тебя в этакую даль из Москвы. Не обманула. И как тебя величать? ДАМА. Мадам Баядера. БАБУШКА. Это что же за имя такое? ДАМА. Это тайное имя вавилонских жриц. БАБУШКА. Тайное. А ты его, значит, Герваське моему доверила. Ну, народ в Москве. И какой же ты будешь нации? ДАМА. А какой вам надо? БАБУШКА. А пес его знает. Все нации плохи, какая хуже сразу и не скажешь. Входит Герваська с букетом полевых цветов. ГЕРВАСЬКА. Пукет, матушка-барыня. Хозяйка берет букет, разглядывает. Гадалка смотрит на букет с недоумением. ГАДАЛКА. Это чего же он принес, позвольте поинтересоваться? Лекарственные травы? Или для ворожбы? БАБУШКА. Я столбовая дворянка, а не бабка-знахарка. Или в Москве уже гостиные цветами не украшают? (Герваське) Чего стоишь? Неси вазу. ГАДАЛКА (брезгливо) Такими? БАБУШКА. А чем тебе наши цветы не милы? (Показывает) Это вот короставник полевой; это – сусак зонтичный; дербенник; козелец; серпуха; посконник; шпажник черепитчатый или вот – кокушник и стальник – загляденье! ГАДАЛКА. Да, одни названия чего стоят. На Москве садовые цветы в моде. БАБУШКА. Была, была у нас оранжерея с цветами, я ее снести под корень приказала. Бог нам какие надо цветы Сам дает. Входит Герваська с вазой, берет букет, сует в вазу, водружает вазу на стол. ГАДАЛКА. Забери, мальчик, у меня накидку. Гадалка снимает и отдает Герваське накидку. Тот держит ее на вытянутой руке, как ядовитую. Выходит. БАБУШКА. А ты что же, матушка, одета по московской моде? Ну-ка встань, повернись. (Гадалка встает, поворачивается перед хозяйкой, с удовольствием показывая свой модный наряд). Не нравится мне. Вот было у меня платье из клетчатой тафты: лиф был разрезной, с эполетами на плечах, кушачок с мыском, а кругом обшито выпущенной фалбалой. (Гордо) Что скажите? ГАДАЛКА. Эполеты вам и теперь будут к лицу. БАБУШКА. Да, я бы и в генералах среди первых была, да женский пол не берут. А все ж таки – как тебя по паспорту величают? ГАДАЛКА. Мадам Куклина Авдотья Поликарповна. БАБУШКА (думает). Нет, Баядера лучше. Садись. ГАДАЛКА. Как прикажите. (Садится) На Москве все мадам Баядера зовут. БАБУШКА. И что же там в этой вашей Москве? ГАДАЛКА. Москва стоит, как ей и положено, на семи холмах. Все сорок сороков каждое утро золотым звоном звонят. БАБУШКА. Я помню, как по утрам Москва в роде как приподнимается и плывет по колокольному звону, сияя золотыми главами церквей. Я думаю, набожные люди и ангелов видят, которые Москву по воздуху несут. И зачем я, грешница, отправила Мишу - внука единственного в Петербург? Всё честолюбие моё. За славою - это надобно ехать туда, а счастья искать только в Москве. ГАДАЛКА. Москва круглая. А круг людям настоящую силу дает. Пауза БАБУШКА. Анна Афанасьевна писала мне, что живешь в Замоскворечье возле Николы в Кузнецах. ГАДАЛКА. Там, сударыня, точно там. БАБУШКА. Так вот, говорят, тому скоро год, осенью перед Покровом бежала там свинья и кричала петухом. ГАДАЛКА. Мало ли что люди врут. Москва – город порядочный, чего там свиньям по улицам бегать? Наговорили на меня. БАБУШКА. Значит, на тебя. Ну, и слава Богу. ГАДАЛКА. Слава Богу. БАБУШКА. А ты, значит, матушка, среди этой благодати по картежному делу пошла? Гадаешь да ворожишь? ГАДАЛКА. Гадаю, исключительно гадаю. Дар такой открылся. С юности. БАБУШКА. Приезжал тут один чернокнижник-шаромыжник, я живо его спровадила – еле ноги унес. Я в колдунов не верю. Разве мужчина чего своим умом достичь может? Они больше на туловище свое рассчитывают: руками ухватить, глазами разглядеть. Невидимое им недоступно. Разве что Мише моему, но это редкая редкость. ГАДАЛКА. А я вот слышала, что некоторые колдуны устраивают ловушки для блуждающих душ, и ежели кто потерял свою душу, то может за установленную плату достать у них другую. Пауза. БАБУШКА. Жарко нынче. В Москве-то какая погода? ГАДАЛКА. Жара, с самых Петровок жара. А не прикажите, Елизавета Алексеевна, мне с дороги хоть воды испить, а лучше – квасу холодненького. БАБУШКА. Квасу всегда лучше. Знатный квас у меня повар делает, со смородиновым листом. Первое дело для лета. (Кричит) Герваська! В комнату влетает Герваська, замирает у двери. Есть у нас квас? Гостья попить интересуется. ГЕРВАСЬКА. А как же! Только лучше меду испить. У нас на погребе как раз холодится вишневый, смородинный, мозжевельный, малиновый, с гвоздикой и боярский. Хотя, нет, виноват, боярский еще не поспел. Прикажите принести? Я бегом, согреться не успеет. БАБУШКА. Летом у нас жара, зимой – мороз, прямо терпения на всё это нету. И ведь не сделаешь ничего. ГАДАЛКА. Странно было бы напротив, чтобы был летом мороз, а зимой – жара. БАБУШКА. Ты, матушка, спорить что ли со мной приехала? (Герваське) Что стоишь? Уйди. Герваська исчезает. ГАДАЛКА. Что вы, сударыня, как можно. (Встает в почтительной позе перед бабушкой) БАБУШКА. То-то. Ты чего делать-то собираешься? ГАДАЛКА. Хотелось бы с дороги поменять платье и умыться. БАБУШКА. Вот еще! И так хороша, чай не на бал пожаловала. А может, ты есть хочешь? Это можно. (Кричит) Герваська! В комнату влетает Герваська. Подай чего-нибудь. ГЕРВАСЬКА. Обед прикажите? БАБУШКА. А что у нас нынче на обед? ГЕРВАСЬКА. Да обыкновенно: папошники, пироги долгие, косые и круглые из щучей телесы; пирожки маленькие с телом рыбы; присол из живых щук; огнива белужья в ухе; лещи паровые… БАБУШКА. Да что вы будто в пост – ничего скоромного. Или сегодня среда? ГАДАЛКА. Пятница, сударыня. БАБУШКА. Нет, постного не хочется. ГАДАЛКА. Если позволите кофею, или может, какой десерт? БАБУШКА. Герваська! Какой там у нас десерт найдется? ГЕРВАСЬКА. Пироги цукатные, кремы, марципаны, желе, на леднике сохраняется. ГАДАЛКА (мечтательно и робко). Желе… БАБУШКА. Вчера желе, третьего дня желе, надоело. ГЕРВАСЬКА. Пироги ягодные, ежели желаете, с клубникою и с вишенею, с пылу – с жару. БАБУШКА. Горячие? Да ну их. И так жара. Уйди. Герваська исчезает. (Гадалке) Значит, так. Садись. Гадалка покорно садится на краешек стула. Сразу скажу: у меня разных гадателей перебывало видимо-невидимо. У нас и свои, Пензенские имеются: Савельич из Кудряшей, Ванечка Гугнивый и бабка Ордыниха. Никому не верю. Но Анна Афанасьевна рекомендовала тебя, как исключительно толковую. Вот я тебя и выписала. ГАДАЛКА. Так, сударыня, в каждом деле есть шарлатаны, а есть и специалисты. Я вижу, что вы дама… БАБУШКА (перебивает). Какая? ГАДАЛКА. Вы такая… моложавая. Никогда бы не подумала, что бабушка офицера. БАБУШКА. Секрет надо знать. ГАДАЛКА ( с живым интересом). Какой же? Прошу вас, сударыня, откройте. БАБУШКА. Секрет фамильный, Столыпинский. Надобно обладать умом, сердцем и образованностью – в этих трех предметах секрет никогда не стариться. Что есть старость? Простой набор: злоба, скука и глупость. А с образованностью не заскучаешь, с сердцем не озвереешь, а ум сделает беседу твою всегда живою, не станешь скрипеть, как старая половица всё одно и то же. ГАДАЛКА. А внешность? БАБУШКА. К любой наружности быстро привыкаешь и перестаешь замечать ее. А вот к злобе и глупости привыкнуть нельзя. Впрочем, тебе разве не нравится моя внешность? ГАДАЛКА. Напротив… Вы дама… БАБУШКА. Какая я дама, я получше твоего знаю. Зеркало не солжет. Тут гадать не о чем. Я вся насквозь видна. А вот какой у меня внук, тут закавыка. ГАДАЛКА. Какой? БАБУШКА. Такой, что не в мать, не в отца, главное – не в бабку. Отчего так? Что с ним не так было и что с ним будет? И как этому горю помочь? Ответишь на мои вопросы, отблагодарю. Я благодарить умею. Имение у меня порядочное, денег довольно, одного жемчуга, крупного, как горох, двадцать ниток. Да что мне с того, если внук мой Миша несчастлив? А мне сердце говорит, что ему плохо. Ведь нету в Мише ни доверчивости, ни доброты. А всё одно страдает. Сделай, что хочешь, колдуй, как можешь, только чтоб Миша был покоен и доволен. Угодишь, все двадцать ниток жемчуга отдам – не пожалею. ГАДАЛКА. Премного вам благодарна. БАБУШКА. Ты погоди благодарить, ты сначала дело сделай ГАДАЛКА. Карты могу разложить: что было, что будет, чем дело кончится, чем сердце успокоится. Вот всё и узнаем. БАБУШКА. Узнаем! Смеешься ты надо мной что ли? Анна Афанасьевна мне тебя как серьезную рекомендовала, мне узнать мало, мне судьбу его повернуть нужно. Ты не думай, я награжу. Я спрашивать умею, но и на деньги не жадная. ГАДАЛКА. Ни-ни, ворожба – дело подсудное. Я только гадаю. БАБУШКА. Да не бойся ты, говорю же – награжу. ГАДАЛКА. А награждение, сударыня, вы мне уже мне сулили. БАБУШКА. Столыпины делают добро, как русским боярам положено: не считая и забывая. Ты только заслужи. Гадалка встает. ГАДАЛКА. Простите великодушно. БАБУШКА. Ты куда опять собралась? ГАДАЛКА. Если позволите, там мои вещи… БАБУШКА. Да кому они тут нужны твои вещи. ГАДАЛКА. Я привезла с собой некоторые необходимые принадлежности своего ремесла. БАБУШКА. А привезла, так доставай. (Неожиданно кричит) Герваська! Гадалка вздрагивает и шатается от жары и усталости. Чего шатаешься? Или ты пьющая? ГАДАЛКА. Как можно? Капли в рот не беру. БАБУШКА. Обидно. А я хотела тебя пивом домашним угостить. На этих словах появляется Герваська. Где тебя черти носят? ГЕРВАСЬКА. Я это… в сенях… БАБУШКА. Твое место не в сенях, а под дверью, чтобы приказания мои исполнять. ГЕРВАСЬКА. Прикажите пива? БАБУШКА. Чтобы я слова такого от тебя не слыхала. Вещи неси. Герваська убегает. БАБУШКА. Что стоишь столбом? Садись. Гадалка садится, вздыхает. БАБУШКА. Что так тяжко вздыхаешь? Дела не делала, а уж притомилась? ГАДАЛКА. Дорога была исключительно утомительная. Когда только в России наладится удобное сообщение… БАБУШКА. Я дочь осьмнадцатого века, и все эти нынешние дагерротипы да железные дороги с паровыми машинами считаю делом вредным и мерзким. ГАДАЛКА. Да отчего же вредным? БАБУШКА. А от того, что станут все с себя фотографии снимать, и, помяни мое слово, настоящие портреты вовсе изведутся, не станут их заказывать. К чему, если – щелк!- и вот тебе твоя личность. Значит, художникам каюк придет, как у нас в деревне говорят. Только это не портрет будет, а мертвая внешность. ГАДАЛКА. Однако паровые машины очень облегчат передвижение, и можно будет в короткий срок попасть, куда пожелаете. БАБУШКА. Это зачем еще? Сиди у себя в дому да жизни радуйся. А если дом плох, обустраивай его, а не мыкайся по свету. Я и с Миши слово взяла, что он в Царское на поезде никогда не поедет. И вот все на паровозе, а Миша, как прилично дворянину, на тройке. В страшное время мы живем, по железному пути идем. Входит Герваська, нагруженный вещами. Кладет все на пол и замирает, уставившись на гадалку, которая начинает доставать свои принадлежности. ГАДАЛКА. Всё, всё привезла. Карты гадательные четыре колоды разные, карты натальные, карту звездного неба про запас, хрустальный шар, свечи к нему, спички… БАБУШКА. Да разве у меня в доме и спичек нет? Герваська! ГЕРВАСЬКА. А? БАБУШКА. Пошел вон. ГЕРВАСЬКА. За спичками? БАБУШКА. За смертью. Герваська, кинув еще один взгляд на таинственные гадалкины вещи, выходит. Гадалка же, подвинув свой стул к столу, начинает раскладывать предметы в одном ей понятном порядке. БАБУШКА. Это для ворожбы? ГАДАЛКА. Простите великодушно, но я гадательница и делами, церковью запрещенными, не занимаюсь. БАБУШКА. Значит, говоришь, гадательница. Ну, говори тогда, какое моего внука ждет хорошее будущее. Да поподробнее, для двух слов в такую даль тащиться не резон. ГАДАЛКА. Погодите, сударыня. Надобно с чего-то начинать. Понять, что за человек ваш внук, чем живет-дышит. БАБУШКА. А ты взгляни, для начала на портрет. (Показывает портрет, который прежде достала из шкатулки) Вот мой Миша. Ведь не красоты в нем, ни стати. Невысок, кривоногий, сутулый, ширококостный, и плечистый. Ему и самому собственная наружность не нравится: никогда у зеркала его не видала. ГАДАЛКА. В зеркала глядеться и женскому полу не слишком пристало: в них магическая сила скрыта, тянут они к себе и утянуть могут. БАБУШКА. Не пристало, говоришь? Или ты, когда девчонкой была, себя в зеркале не целовала? Что молчишь? Целовала! Иначе ты бы гадательницей не стала, а жила, как все. ГАДАЛКА. Я свой внешностью и судьбою премного довольна. БАБУШКА. А Миша нет. Он, Миша-то неловок и нерасторопен, еще юнкером с лошади упал, а она ему ногу раздробила, с тех пор и хромает. Да он и характером моложе, чем следует по летам. (Обращаясь к портрету) Зачем, душонок, слушался ты бабушки? Зачем я, старая дура, говорила тебе, что люди все глупы и мелки, и ничего, кроме презрения не заслуживают? ГАДАЛКА. Действительно, зачем? БАБУШКА. Хотела утвердить его на этом свете. Ведь он не красив и не ловок. На лошадь сядет – упадет, в гостиную войдет – покраснеет, говорит всё некстати. Я и внушала ему, что это он такой особенный, лучше других. ГАДАЛКА. Анна Афанасьевна говорила мне, что ваш внук поэт и не из последних.! Анна Афанасьевна его поэтические сочинения и сама любит. БАБУШКА. Да чего же там любить? Сдурела что ли Аннушка под старость лет. Парня чернобрового любить, это да. А тут бумажки. Что такое стихи-то Мишины? Это либо про то, что было, либо про то, что будет. Всё в них - то завтра, то вчера. А нынче-то где? А я хочу, чтобы Миша сегодня жил. В этом всё счастье и есть. ГАДАЛКА. А позвольте спросить, хорошо ли это? БАБУШКА. Не позволю. Как сегодняшнее время зовется? Настоящее. То есть подлинное, всамделишное, истинное. Не мечтанье или мираж поэтический. Чего тут спрашивать. Вот он пишет: «Уж не жду от жизни ничего я/ И не жаль мне прошлого ничуть». Это что за стихи такие? Ну, прошлое, ладно, что о нем жалеть? Прошло и прошло. Но не ждать ничего от жизни? В его-то лета? Ты не ждешь, а бабушка твоя ждет! Внуков ждет. ГАДАЛКА. Преуготовляясь к путешествию, я составила его гороскоп. Он родился под созвездием Девы. БАБУШКА. Да черт ли мне с того, под чем он родился, когда я там самолично была. Ох, и лило, ох, и лило… ГАДАЛКА. Когда? БАБУШКА. Тогда. Что карты твои погоду не показывают разве? Со второго на третье октября четырнадцатого года. В доме генерал-майора Толя у Красных ворот мы тогда квартировали. Вхожу я, значит, к дочери, а этот, с позволения сказать, отец, Юрий Петрович, туда же, за мной. Ручку моей Маше целует и высказывается, никого не спросясь: мы, говорит, Мари, назовем младенца Петром. Как будто меня и в комнате нет. А я есть. И спокойно так объявляю, что мне думается, лучше назовем его Михаилом. Доктор говорит: Петр или Михаил, а деревенский воздух настоятельно ему рекомендую. И что думаешь? Мой зять не угомонился. Мы, говорит, немедленно уедем в Тульскую губернию, в мое поместье Кропотово. Немедленно! Роженицу трясти. Я его, конечное дело, поправила, чтобы не заводить ссоры: поедем, как только установится санный путь, и не в Тульскую, а в Пензенскую, в Тарханы, а не в Кропотово. (Гадалке) Да что ты всё молчишь? ГАДАЛКА. Позвольте объяснить про созвездие Девы. БАБУШКА. Опять двадцать пять! Ты мне лучше отыщи для внука созвездие Брака. Ведь какое первое качество видят в мужчине нынешние мамаши, да их дочки тоже? Удобоженимость! Миша тут никак не проходит. Алчное время настало. Мало им одних денег. ГАДАЛКА. Однако карты показывают, что ваша дочь… БАБУШКА. За армейского капитана выскочила! Поместье его Кропотово Тульской губернии рядом с нашим селом Васильевским, так-то и познакомились по соседству. Марья Михайловна увлеклась. Одно лето всего там и провели. Умная-то барышня при виде армейского мундира отводит глаза, а моя… На красоту лица польстилась. Как Миша написал: «В слезах угасла мать моя» Это через изверга мужа. Пехота. А какое у него было хозяйство? То рига сгорела, то яровые пропали. Нищеброд. ГАДАЛКА (теряет нить разговора). Кто? БАБУШКА. Зять. С кого нечего взять. А Миша родился слабенький, всё детство золотухой страдал. Кровь у этих Лермонтовых… одно слово – шотландская. Но ведь у него и моя кровь – Столыпинская. ГАДАЛКА. Хочу обратить ваше внимание, не сочтите за суеверие, но если Марс во втором доме… БАБУШКА. Про суеверия я тебе могу объяснить. Со дня Равноапостольных Елены и Константина лён сеют. Так вот наши бабы на те поля ходят лён обманывать. Раздеваются голые, и по полю бегают. ГАДАЛКА. Это зачем же такое безобразие? БАБУШКА. Расчет у них такой: лён, глядя на то, что на ней даже рубашки нет, пожалеет – мол, совсем бедная баба, ну, и уродится получше. Вот оно где суеверие и срамота. Я у себя не позволяю такое, когда приказчик какую поймает, велю пороть. ГАДАЛКА. Бабу? Жалко же. БАБУШКА. Пусть лён её жалеет. Пауза ГАДАЛКА. Давайте всё же вернемся в сферу метафизическую, взглянем, что небесные светила нам открывают, приподнимая завесу тайны… БАБУШКА. Я урожденная Елизавета Столыпина. Мы Столыпины – люди основательные, без мечтательности. Мы привыкли всё знать точно. Наш предок заставил своих людишек башню до неба построить, вроде колокольни. ГАДАЛКА. Зачем же это? БАБУШКА. Да чтобы знать, говорю. Влез он на самый верх, встал на крышу и голову сквозь небо просунул. Узнать хотел доподлинно: что там, на небе? ГАДАЛКА (с живым интересом). И что там? БАБУШКА. Вот про это история нашего рода умалчивает. Ничего, значит, не передал. ГАДАЛКА. А вот звезды через мое посредничество позволяют нам увидеть хотя бы часть тайны нашей судьбы. БАБУШКА. Я тайны страсть как не люблю. По мне всё должно быть ясно. Если я назад могу оглянуться и все в прошлых годах пересмотреть хоть сто раз, то вперед, значит, заглянуть можно. ГАДАЛКА. Оно, конечно, так, но тут имеются тонкости и сложности, ведь будущего еще нет. БАБУШКА. Как же его нет, когда оно нас тянет? ГАДАЛКА. Как это – тянет? Меня не тянет. БАБУШКА. А ты попробуй сядь, да и останься сидеть в сегодня. Не ходи в завтра, если тебя никто туда не тянет. Не можешь? То-то. Завтра могучую силу имеет. Уж не знаю, от Бога или от черта. ГАДАЛКА (поджав губы). Есть вещи вовсе невозможные. БАБУШКА. Есть. Они-то как раз и самые нужные. ГАДАЛКА. Но ведь… БАБУШКА. Не перечь. Кому невозможные, а мне Елизавете Столыпиной вынь да положь. Кто одним возможным живет, тот червь, а не человек. (Неожиданно кричит). Герваська! Вбегает Герваська. ГЕРВАСЬКА. Что-с? БАБУШКА. Уйди с глаз. Герваська исчезает. (Гадалке) Проверяю. Ихнего брата не проверяй – разбалуются, так и будут день и ночь дрыхнуть. А я нарочно ночью: Герваська! Чтоб свою службу помнил. Появляется Герваська. БАБУШКА. Уйди, сказала. Герваська выходит. ГАДАЛКА. Позвольте, Елизавета Алексеевна, обратить ваше внимание, вот, касательно карьеры… БАБУШКА. Ты же знаешь, сколько веса имеют женщины в образованном обществе. Только дикари всё решают сами по-мужски, культурные люди первым делом спросят мнения женщин. ГАДАЛКА. Это вы к чему? БАБУШКА. К тому, что все дела внука моего я всегда самолично устраивала. Я иногда думаю, что меня Бог накажет, что я так его люблю и так балую. Но ведь я, даром, что стара, а знаю, что такое жить в столице: и того хочется, и другого хочется. Вот теперь он на Кавказе, а и там без расходов не обойтись. Только дикий чечен без денег жить может: на бурке спать, буркой укрываться. Да ведь ты, Баядера, и сама разумеешь, если кто имеет свою карету и абонированное кресло в театре, да при порядочном имени сразу почетное место среди молодежи займет. Миша мой с первых дней всё это имел. Обедал только у себя – вот какого повара я ему купила. ГАДАЛКА. Однако звезды говорят мне о трудностях на этом пути. БАБУШКА. Я ему наказывала: главное, берегись простуды. А верховую лошадку или там санки какие – это купим. И женись ты уже, Христа ради! ГАДАЛКА. Я вижу недоброжелателя и не одного. БАБУШКА. Как без этого в свете? Между товарищами Миша никогда не отстает: в карты может играть по целым ночам сряду, бутылку шампанского, мне верные люди написали, может выпить, хотя-нехотя, с одного раза. А уж дойдет дело до каламбуров, эпиграмм или стишков к случаю, так лучше его нет. ГАДАЛКА. Так что же при таких талантах Михаил Юрьевич ни разу и не влюбился? БАБУШКА. У-у-у… Влюблялся тыщу раз как мог и где мог. Одна женщина в неделю у гвардейцев строгим диетом именуется. Там даются такие вечера!.. Приглашаются гости обоего пола, запираются двери, тушат свечи и в потемках которая из этих барышень достанется которому из молодых баринов, с тою он и имеет дело. А самой хозяйке-то много за пятьдесят! Какая уж тут женитьба - Амуры их венчали! ГАДАЛКА. Но ведь в свете есть и достойные девицы. БАБУШКА. Есть. Только не на шутку полюбить кого у Миши, похоже, не выходит. Им же что нужно – мужчинам, какие пьют и гуляют напропалую? Им подай ангела с картины Рафаэлевой. Чтоб была как дитя непорочное. Чтоб когда надо, играла и пела, а когда шума не требуется, была тиха и задумчива. Чтоб об настоящей жизни, об изнанке её понятия не имела в своей чистоте, но при этом, чтоб была практичною и отлично вела хозяйство. Чтоб была умна и любой разговор, какой муж затеет, понимала, но слишком умною не казалась и сама ничего такого, ему недоступного, Боже упаси, не говорила. А самое главное, чтобы в лад с ним дышала. ГАДАЛКА. Это как же так? Аллегорически? БАБУШКА. И аллегорически, и фактически. Вот давай, попробуй – подыши со мной в лад. Гадалка пробует дышать синхронно с бабушкой, но быстро сбивается. ГАДАЛКА. Тяжело. БАБУШКА. То-то. А хорошая жена всю жизнь каждый вздох подлаживает. Разве что муж на войну какую уедет, она и отдохнет. ГАДАЛКА. И вы, сударыня, дышать подлаживались? БАБУШКА. Ну, я… Я – дело другое. Я привыкла, чтоб под меня все дышали. А мой-то муж не захотел, или силенок не хватило. Нашел себе… соседку. И так это дело ему понравилось… ГАДАЛКА. Что она с ним совместно дышит? Бабушка смотрит выразительно. БАБУШКА. Да чем там она могла дышать? Сморчок, а не женщина. А он все цветы в оранжерее посрезал и ей послал. ГАДАЛКА. А вы?.. БАБУШКА. А я что? Я жена покорная. Так, намек ему легкий сделала. Оранжерею велела под корень снести. А он, подлец отомстил. Прямо за обедом в суп себе яд вылил, суп этот выхлебал и бух – головой в тарелку - прямо за столом умер. Мол, на тебе, дорогая жена, первое блюдо! Опозорить хотел. Еле замяла я это дело. ГАДАЛКА. И что же вы сделали?! БАБУШКА. Приказала людям его из-за стола унести. Да положить в задние сени на холод. Чтоб не завонял до похорон. Ну, а проводили на третий день честь по чести – батюшка отпел. ГАДАЛКА. А вы - ни словечка ему на прощанье не сказали, не повинились? БАБУШКА. Отчего же? Сказала: собаке собачья смерть. ГАДАЛКА. Какая вы огненная дама. БАБУШКА. Вот я когда девчонкой еще была, сосед наш Павел Петрович Либарин у себя в оранжерее пальму выращивал. Пальма – дерево серьезное, росла, росла да стеклянную крышу и пробила. ГАДАЛКА. И что же? БАБУШКА. Замерзла, вот что! Я такого при себе никогда не допущу. Я – бабушка-заступница, кого хочешь спасу-сохраню. Он, Миша-то маленький как молился? Вместо «Богородица, Матушка-заступница», говорил: Богородица, Бабушка-заступница. ГАДАЛКА. Так я вам тогда на что? БАБУШКА. Я вызвала тебя из самой Москвы как первую гадалку-ворожею, чтобы узнать, когда внук мой, наконец, приедет и женить его на хорошей невесте. А больше мне от тебя ничего не нужно. ГАДАЛКА (с иронией). И только-то. БАБУШКА (в тон ей). И всего делов. ГАДАЛКА. Но если не судьба ему жениться? БАБУШКА. Я так тебе скажу: деяние сильнее судьбы! ГАДАЛКА. А если он (шепотом) отчаялся? БАБУШКА. Отчаяние – признак молодости. Как отчаиваться перестал, считай старик. Так что отчаяние – это даже хорошо. Самая пора в таком состоянии жениться. ГАДАЛКА. Не просто жениться тому, кто пишет… (Ищет, находит тетрадку, открывает, читает): Под ношей бытия не устает И не хладеет гордая душа; Судьба ее так скоро не убьет, А лишь взбунтует; мщением дыша Против непобедимой, много зла Она свершить готова, хоть могла Составить счастье тысячи людей: С такой душой ты бог или злодей… БАБУШКА. Да возьми ты, Баядера, в толк, что поэтому я и должна его женить, как можно скорее. Не надо тысячи людей, пусть одной девице счастье составит. ГАДАЛКА. Отчего вы так торопитесь? Михаил Юрьевич не в таких еще летах. БАБУШКА. Ты не понимаешь. Женитьба – это такое несчастье, при нем всё остальное меркнет. Уж не будет он свои мрачные стихи сочинять. Жена ему покажет, как трупом лежать в долине Дагестана. Да он за счастье будет почитать всякий час уединения. Клин клином! ГАДАЛКА. Ну, вот, сами же семейную жизнь за несчастье почитаете. Да и я поживаю одна в свое удовольствие. БАБУШКА. Похоть – вот что это! Похоть одиночества. Великий грех. Этак всякий будет один жить да радоваться. А потом – раз - и руки на себя наложит. Обязательства – вот скрепа жизни. И я их Мише обеспечу. Через тебя. Берись за дело. Немедля. ГАДАЛКА. Да зачем же непременно я? Вот жил в Москве один доктор-еврей. Правда в глуши – в Сокольниках, но богатые москвичи к нему ездили: он нашел средство делать золото и при лунном свете с помощью розы сгущать его на левой ладони в настоящие рубины. БАБУШКА. Знаю. Слыхала. Его потом на жительство в Сибирь выслали. Берись, говорю, за дело! Голубушка, я ночей не сплю, ведь он у меня на Кавказе среди диких горцев! ГАДАЛКА. Чтоб и меня на жительство в Сибирь за такие дела? Не больно охота. БАБУШКА. Да не трусь ты. Какие такие дела? Поворожишь тихонько, никто и не узнает, ничего тебе, кроме моей благодарности, не будет. ГАДАЛКА. Как же – не узнают! Вот за что Михаила Юрьевича на Кавказ?.. БАБУШКА. Времена поменялись. Поздно мой Миша родился. В двадцатые годы при прежнем Государе всюду веселье было, проказы. А теперь одна муштра. Неподходящее моему внуку время. ГАДАЛКА. Зато порядок наведен. БАБУШКА. Порядок! Порядок и дисциплина – два яда для Миши и всякого благородного человека. Прежняя молодежь хоть и безобразничала, пила да гуляла, а Наполеошку победила. А при нынешнем порядке, когда шагу в сторону не ступить, будет война хоть с кем, хоть с туркой диким – проиграем! ГАДАЛКА. Отчего же вы, сударыня, так уверены? БАБУШКА. А победа – она свободу любит. ГАДАЛКА. Так желание свободы – это бунт. БАБУШКА. Нет, нынешние молодые не то, что прежде, бунтовать ни-ни, если о чем и просят правительство, то разве только оставить их в покое. Но это уже считается – быть в оппозиции. Так что про карьеру гадать не трудись, нет теперь у порядочного человека карьеры. Просто будущее мне Мишино представь. ГАДАЛКА. Тут одна тонкость имеется: когда в будущее против воли самого человека заглядываешь, неприятность может получиться. БАБУШКА. Мой Миша бабушкину волю прежде своей почитает. ГАДАЛКА. Михаил Юрьевич теперь на Кавказе, в местах далеких и опасных, мог об этом и позабыть. БАБУШКА. Да он скорее забудет, с какой стороны садиться на лошадь, чем бабушку-заступницу. ГАДАЛКА (торжественно). Что ж, если мы готовы заглянуть в будущее… Но только заглянуть, на что я имею полное право, как гадательница… БАБУШКА. Миша-то уже разок заглядывал. В Петербурге. Ходил к ворожее Александре Филипповне Киркгорф. Живет около Пяти углов. Называют ее Старухой и Теткой. Появилась в Петербурге как раз перед тем, как Миша мой родился. Знаешь такую? ГАДАЛКА. Мы петербургскими делами не интересуемся. БАБУШКА. Зря. Сам Государь Александр Первый к ней хаживал. Она и войну ему с Наполеоном предсказала. Она и Пушкину прямо в кофейне (она тогда в кофейне практиковала) смерть предсказала: умрете, говорит, неестественной смертью. Сильная гадальщица, всё больше по кофейной гуще. ГАДАЛКА. По кофейной гуще? А по щам она ничего не предсказывает? БАБУШКА. Она и Грибоедову, что растерзают его, предсказала по кофейной-то гуще. Миша после смерти Пушкина к ней в салон зашел. И она ему тоже смерть предсказала от человека не умеющего убивать. Мише это вроде как всё равно, он отставки хочет, а этого Киркгофша ему не обещает. Сказала: зачем? Скоро будет тебе вечная отставка. Так вот, поглядеть надобно: соврала или как? Я его смерти не допущу. Сначала пусть ко мне жених полуночный явится ГАДАЛКА (презрительно). Этому смерть, тому смерть. Самое легкое дело смерть предсказывать, ведь каждый когда-никогда умрет, вот гадалка и права выходит. БАБУШКА. Вот и славно. Предскажи нам за мои деньги что-нибудь хорошее. ГАДАЛКА. Елизавета Алексеевна, меру знать надо. Оно – гадание-то не любит, чтобы много раз пытали. Осердится – отомстит. Он ведь уже к гадательнице ходил. БАБУШКА. Ну, уж нет! Никогда я меры не зала. Всегда по-моему было. Гадай, говорю! Что время тянешь? ГАДАЛКА. Боюсь я вас: не угожу, не то, что награды, как бы по шее не получить. БАБУШКА. А чего ж тогда приехала? ГАДАЛКА. Анна Афанасьевна мне вас другой представляла: мол, бабушка по внуку горюет; поезжай - утешь. БАБУШКА. Вот и утешай. А бояться меня нечего, я женщина справедливая. ГАДАЛКА. Тогда давайте по порядку начнем. И чтобы вы меня не перебивали, гадание не сбивали. БАБУШКА. Это что же – всё с начала? Утешила! Похоже, зря я в Москву сунулась за помощью. Да и ты зря сюда притащилась. Бормотень-то мне ваша чернокнижная ни к чему. Собирай свои манатки. Велю экипаж тебе заложить. ГАДАЛКА. Погодите, сударыня, критику наводить. Не напрасно же я тыщи верст тряслась – к вам добиралась. Будет гадание по всей форме. Не хуже Петербургского. Гадалка достает черное атласное одеяние, расшитое кабалистическими знаками и накидывает его на себя. БАБУШКА. Знатный наряд. ГАДАЛКА. Еще не то будет. Вот я свечку зажгу (зажигает свечу), подниму магический кристалл, настрою его… (Принимается вертеть кристалл). БАБУШКА. Есть еще какой-то животный магнетизм, который, сказывают, все тайны открывает. ГАДАЛКА. Ерунда это. БАБУШКА. А физиогномические гадания Лафатера? ГАДАЛКА. Не мешайте магической силе! БАБУШКА. Молчу-молчу. Только пусть твоя сила учтет, что я приказала наново отделать Мишины комнаты, да прибавила к ним несколько новых в расчете на жену. Вот я тебе покажу. Гадалка с облегчением откладывает кристалл и гасит свечу. ГАДАЛКА. Любопытно взглянуть. Я убранством покоев очень интересуюсь. (Опомнившись) То есть в смысле – для гадания важно: определенное пространство притягивает определенные энергии. БАБУШКА. Замысловато. Впрочем, потом. Гадалка снова обреченно берет в руки кристалл, зажигает свечу. Пауза. БАБУШКА. Ну. ГАДАЛКА. Хорошо бы занавесить окна: сумрак способствует магической силе. БАБУШКА. Это можно. (Кричит). Герваська! В комнату вбегает Герваська. ГЕРВАСЬКА. Чего прикажите? БАБУШКА. Того. ГЕРВАСЬКА. Сейчас? БАБУШКА. Ты сначала шторы закрой, чтобы мадам Баядере гадать темно было. ГЕРВАСЬКА. А я разом и ставни! БАБУШКА. А я разом велю тебя выпороть, чтобы делал, что приказано. ГЕРВАСЬКА. Слушаюсь. Задерну, и сразу того?.. БАБУШКА. Сто раз тебе повторять?! Герваська задергивает плотные шторы. В комнате становится темно. Гадалка зажигает свечу, и встает возле стола так, чтобы видеть свое отражение в зеркале. Бабушка сидит поодаль в кресле и наблюдает за ее действиями. Герваська исчез. Гадалка любуется собой и, вдохновившись сверканием серебряных узоров на своем плаще, начинает своё действо уже совсем другим, торжественным и слегка загробным голосом. ГАДАЛКА. О, Солнце и Луна! И прочите светила небесные! Даруйте мне своё всевидящее око! Гадалка садится и с шулерским треском раскидывает на столе карты Таро. БАБУШКА. Какие карты у тебя… ГАДАЛКА. Карты эти не простые, для особых случаев сделаны. Глядите, вот Тюремщик, Палач, Госпожа под красной крышей, Загонщик и Королева Красного месяца. БАБУШКА. Что же сие означает? ГАДАЛКА. Удивительное дело – все дурное на одной стороне, а хорошее с краю жмется. БАБУШКА. А где же тут Миша? ГАДАЛКА. Не вижу… Ах, вот он – Стрелок. БАБУШКА. А по соседству с ним кто? Внезапно Гадалка смешивает карты. БАБУШКА. Ты никак испугалась? ГАДАЛКА. Чего это мне пугаться! БАБУШКА. А зачем карты смешала? ГАДАЛКА. Надо еще раз разложить. Тяните. Гадалка протягивает колоду Бабушке и та вытягивает одну карту. ГАДАЛКА. Утряска или Медвежья Госпожа. Таинственная карта. Сулит разом добро и зло. Гадалка кладет карту на стол, и тут стол начинает двигаться. Гадалка в испуге отшатывается. ГАДАЛКА. Что это? БАБУШКА. Вот те раз! Разве не ты… Стол движется в сторону Бабушки. ГАДАЛКА. Ох! Стол поворачивает в сторону Гадалки. Гадалка кидается к окну, желая отдернуть шторы, но грозный окрик Бабушки ее останавливает. БАБУШКА. Не смей! Хочешь чертей при свете разглядеть? Стол замирает. И перепуганная Гадалка стоит неподвижно. БАБУШКА. Что с тобою, мать моя? Столбняк нашел? ГАДАЛКА (дрожа). Я разбудила магические силы, превосходящие мое умение. БАБУШКА. Не много же у тебя умения. Ладно, отдерни занавес-то, отдерни! Да не бойся чертей, пошутила я. Гадалка отдергивает шторы, и комнату освещают неяркие лучи закатного солнца. БАБУШКА. Герваська! Из-под стола вылезает Герваська. ГАДАЛКА. Так это… БАБУШКА. Это твои магические силы, которые ты невзначай разбудила. Бабушка довольная хохочет. Герваська подхватывает ее смех. БАБУШКА (сквозь смех). Разбудила… Герваську моего… Это правильно… Все норовит заснуть, шельмец… Гадалка, будто очнувшись, срывает с себя свой колдовской наряд. ГАДАЛКА (гневно). Дурой меня чествуете? Я вам, милостивая государыня, не в насмешку дана! Хватит! Не для того я тыщу верст тащилась! Вы что же – мудровать надо мной вздумали? В игрушки себе меня выписали? Так у вас на то девки есть. А я вам не крепостная. Я на всю Москву известная гадательница. Ко мне первые вельможи самолично на дом жалуют, и я от них награды и благодарности имею. И я не позволю какой-то дикой пензенской барыне надо мною куражиться! ГЕРВАСЬКА. Матушки мои! Запорет. До смерти колдунью запорет. Гадалка сует свой наряд в привезенный сундук, туда же, как попало, кидает разнообразные принадлежности своего ремесла. Я вам не крепостная девка, чтобы такие шутки надо мною шутить! Я, хотите знать, тоже дворянского рода. А что от бедности семейства пришлось мне самой себе хлеб зарабатывать, так я того не стыжусь! Господь всем повелел в поте лица добывать хлеб свой! А вам должно быть довольно стыдно над одинокою путешественницей вдали от дома и дружеской защиты насмешки строить. Гадалка захлопывает крышку сундука. Велите нести мои вещи в экипаж! БАБУШКА. Ты куда это собралась? От меня никто еще тощ да гол не уходил. ГАДАЛКА (надменно). Ничего мне вашего не надо. Не угодила я своим мастерством, ищите другую, или хоть своего Федьку Гугнявого позовите. А поесть я и в трактире могу. На все эти дерзкие слова Бабушка даже хлопает в ладоши от радости. БАБУШКА. Вот давно бы так! Это дело! Вот теперь я тебе верю. А то сидела какая-то размазня, мерсикала да всего боялась. Что такая может нагадать-наворожить? Для серьезного дела характер нужен. Есть в тебе этот характер, есть! Я-то уж подумала: прислала мне подруга актерку и неважную. ГАДАЛКА. Так я еще и актерка! БАБУШКА. Ну, будет тебе, будет. Герваська! Мигом принеси мадам Баядере поесть! Герваська выскакивает из комнаты. БАБУШКА. Ты садись, садись и на меня старую не обижайся, я проверить должна, такая ли ты, как про тебя люди сказывают. А то приехала тютя бессловесная, со всем согласная. Пе-пе-пе да пе-пе-пе. А для настоящего гадания с ворожбой еще и сила нужна. И теперь вижу – есть настоящая сила в тебе. Входит Герваська с подносом. Расставляет блюда, тарелки и стаканы на столе. ГЕРВАСЬКА. Кушать подано. БАБУШКА. Ну, подано и ступай себе. Герваська выходит. Гадалка смотрит на накрытый стол и непроизвольно сглатывает. БАБУШКА. Милости прошу откушать. ГАДАЛКА. Благодарю покорно. БАБУШКА. Ты после поблагодаришь, ты ешь давай – повар у меня знатный. На всю губернию славится. От самого губернатора приезжали – уговаривали продать. Нашли дуру. Гадалка не выдерживает, садится к столу и принимается за еду: видно, что она голодная, но ест деликатно, не жадничая. Бабушка наблюдает за ней. БАБУШКА. А я ведь твою главную правду знаю. Гадалка отвлекается от еды и настороженно смотрит на Бабушку. ГАДАЛКА. Какую еще правду? БАБУШКА. Ты с живой руки можешь видеть всё, что хочешь. Тут Гадалка вовсе перестает есть, кладет нож и вилку и машет на Бабушку руками. ГАДАЛКА. Что вы! Что вы такое говорите! БАБУШКА (не обращая внимания на ее протест). Тебя подруга моя Анна Афанасьевна потому и прислала, что сильнее тебя на Москве нет. Одно слово, что гадательница, а на самом деле ты ворожея. ГАДАЛКА. Да Господь с вами! БАБУШКА. Не поминай имени Господа всуе. Не Божеским делом мы заняты. Он, что считает нужным, то и открывает. А мне этого мало! Мне просто на судьбу его глянуть, мне всю участь его переменить надобно. И какой тут грех? Это внук мой, моя кровь! Да ты доедай давай, пора за дело приниматься. ГАДАЛКА. Запродали шубу, не спросив медведя. БАБУШКА. Некогда его спрашивать. Что-то мне всё плохое мерещится. Уж не болен ли Миша? Не под арестом ли? Есть у меня предчувствие, что надобно нам торопиться, хотя умом понимаю, что спешить особо некуда. ГАДАЛКА. В жизни бывают предчувствия, которые сильнее нашего разума. Может, предстоит Михаилу Юрьевичу дуэль, и он ищет себе секунданта? Что-то такое в картах было… БАБУШКА. Миша обещал мне поостеречься. И, знаешь, в том письме, еще из Петербурга про это так отписал: если искать такого секунданта, какой меня любит, то за бабушкой придется съездить. (Кричит). Герваська! (Гадалке) Ага, не вздрагиваешь уже. ГАДАЛКА (пожимая плечами). Привыкла. Входит Герваська. БАБУШКА. Убирай со стола. Герваська принимается убирать со стола. БАБУШКА (Гадалке). Что надобно для нашего дела? ГАДАЛКА. Медный таз поболее. Герваська с подносом идет к двери. БАБУШКА (Герваське). Слыхал? Медный таз принеси живо! ГАДАЛКА. Благодарю покорно за прекрасный обед. БАБУШКА (мечтательно). Вот поселится здесь Миша с женою и детками, как мы будем за стол усаживаться всем семейством. А прежде с невесткою меню обсуждать, да кушанья повару заказывать… ГАДАЛКА. А не заскучает Михаил Юрьевич в деревне после столицы да после Кавказа? БАБУШКА. Да как можно! Жизнь в деревне – это как в Библии – бытие. А там, в столицах да на Кавказе – одна бесовская суета. То-то Миша мой в Петербурге был всем недоволен. ГАДАЛКА. Что же (шепотом) ему не нравится и наша жизнь политическая? БАБУШКА. Наша жизнь политическая только портит воздух. ГАДАЛКА (с ужасом). Портит воздух? БАБУШКА. Мелкие хитрости, большие подлости и всё для мизерных личных целей, от коих столько общего вреда, что в сто лет не поправишь. Разумеется, Мише это невыносимо. Он в Тарханах рос, здесь воздух благоуханный. Входит Герваська с большим медным тазом. Ставит его на пол, кланяется и уходит. Пауза. Обе женщины боятся того, что задумали, но желают выказывать одна перед другой свой страх, и поэтому всячески тянут время. Наконец, Бабушка встает, подходит к двери и запирает ее. БАБУШКА. Ну, приступим. ГАДАЛКА. Значит, не надеетесь, что Бог поможет? БАБУШКА. Ну, всем Бог не поможет. Он тоже выбирает. ГАДАЛКА. А не боязно вам, Елизавета Алексеевна? БАБУШКА. Страх дело такое, Баядера, либо боишься, либо нет. Смерти боишься? ГАДАЛКА. Боюсь. Знаете, почему люди чаще всего умирают на рассвете? Ангел смерти в темноте летает над землей. С рассветом он возвращается в свою долину и прихватывает с собой слабые души – он не любит возвращаться с пустыми руками. Мы теперь с вами уходим во тьму и можем его встретить. Обе женщины смотрят в окно, где догорает, прячась в синих сумерках, летний день. БАБУШКА. Я же сказала: ничего не боюсь. Ты знаешь, что есть люди, какие в жизни смысла не находят? Это всё от страха. Не делают ничего, вот и смысла в жизни нет. ГАДАЛКА. А вы смысл нашли? БАБУШКА. А как же! Мой смысл – Миша. ГАДАЛКА. Что ж, в последний раз задаю вам вопрос: не напортим ли чего? БАБУШКА. Счастьем? ГАДАЛКА. Вот ведь он написал: Что без страданий жизнь поэта? Он хочет жить ценою муки, Ценой томительных забот. Он покупает неба звуки, Он даром славы не берет. БАБУШКА. Несообразица. Сама что ли не видишь, что это стихи неженатого? Мол, не даром я мучаюсь. Нет уж, хватит с него забот и муки, пусть поживет в свое удовольствие. Довольно о печальном думать. Когда простой молодой человек курит и думает, так уж будь уверена, что в голове у него чьи-то глазки да ножки. Мой Миша не то. Думает, думает, да такое стихотворение напишет, что и не поймешь, сам сочинил или ангелы небесные ему нашептали. В небесах торжественно и чудно! Спит земля в сиянье голубом… Что же мне так больно и так трудно? Жду ль чего? Жалею ли о чем? ГАДАЛКА. Вот и я к тому: мы ворожбой своей ангелов этих часом не прогоним? БАБУШКА. А хоть бы и прогоним. Ему больно и трудно, а бабушка родная будет, сложа руки сидеть? И без стихов люди живут отлично, когда вокруг доброе семейство, милая жена да достаток. А стихи пускай те пишут, у кого денег нет. ГАДАЛКА. Разве со стихов разбогатеешь? БАБУШКА. Ни в коем разе. Но стихи в бедности дают утешение. А Мишу моего домашнее счастье пускай утешит да бабушкино благословение. ГАДАЛКА. Да как же остальные-прочие женятся? БАБУШКА. Кто женат от страха, кто холост от зависти: вдруг у соседа жена лучше окажется? Мой Миша не таков. Он людей презирает и на их мнение плюет. Ты только гляди, не перепутай чего. Нам нужна такая невеста, для которой любить Мишу будет единственным занятием, исполнять его желания – ее блаженством, быть с ним – всё, чего она хочет. И чтобы он об это не подозревал, но чувствовал. ГАДАЛКА. А не погубим ли мы его вовсе? Вдруг без стихов своих он не жилец? Пауза. БАБУШКА. Глупости. Я потом молебен велю в доме отслужить – вот и всё. Хорошо сразу станет. После мужа я так сделала, и отлично вышло. Его дух ко мне ни разу не заявился. Бабушка решительно снимает с себя крест. За окном появляется бледная, ледяная луна. ГАДАЛКА. Не страшно - без креста? За душу свою не боитесь, Елизавете Алексеевна? БАБУШКА. А-а, душа – она возможным полна. А у меня такой характер: если возможно, вынь да положь. ГАДАЛКА. А если невозможно? БАБУШКА. Столыпины для себя такого не признают. Да я на время только сняла. А после надену, пойду в церковь и священнику нашему отцу Амвросию покаюсь. Я уже слышу, как он скажет: властию, данною мне, прощаю и разрешаю… ГАДАЛКА. А как не скажет? БАБУШКА. Это мой-то собственный поп приходской? ГАДАЛКА. А Бог-то с икон смотрит? БАБУШКА. А у меня тут икон нет. Гадалка оглядывает стены: действительно, ни одной иконы. БАБУШКА. Велела убрать. Не случайно зовется икона «Спас – Ярое Око», наша, Столыпинская. У меня в спальне теперь висит, уж я Его молила-молила, просила-просила за Мишу – не хочет помочь. Видно, Миша про него правильно написал: Висят над ложем образа. Их ризы блещут, их глаза Вдруг оживляются глядят – Но с чем сравнить подобный взгляд? Он непонятней и странней Всех мертвых и живых огней. Пауза. Бабушка достает ключик, открывает шкатулку, и дает Гадалке два маленьких сверточка. Гадалка берет, разворачивает. БАБУШКА. Здесь два Мишиных локона: детский, и тот, что я срезала в последнюю нашу встречу. ГАДАЛКА. Тогда приступим? БАБУШКА. Ты только сначала мне открой, зачем целый день передо мной Ваньку валяла? ГАДАЛКА (усмехаясь). Так ведь люди, когда погадать просят, правду-то знать не хотят. БАБУШКА. Тоже и их понять можно. Гадание – оно известно от кого. А вот ежели я была бы черт, то не мучила бы людей, а презирала их: не стоят они того, чтобы их соблазнял изгнанник рая, соперник Бога! Но уж я-то знаю, что такое воля человека. Надо только пожелать во всю силу, вот как я со своим мужем. Гадалка тем временем ставит таз на стол, и что-то льет и сыплет туда из своих склянок и мешочков. ГАДАЛКА. Разувай левую ногу! Бабушка послушно исполняет. ГАДАЛКА. Теперь встань да обойди стол три раза в левую сторону, приговаривая: «чертово место, черт с тобой»! Бабушка, с трудом поднимается из кресел, делает два неуверенных шага, а потом, как в омут кинулась, начинает идти решительно и говорить грозно: «Чертово место, черт с тобой!» Закончив, она без сил падает в кресло. ГАДАЛКА. Зажигать? БАБУШКА. Не спрашивай. Делай своё сумасшедшее дело. Гадалка чиркает спичкой, и в тазу загорается сине-зеленое пламя. Гадалка кидает в огонь пряди волос. Бабушка вздрагивает и зябко кутается в шаль. БАБУШКА. Холодно что-то стало. ГАДАЛКА. Теперь вам надо смотреть сквозь огонь на лунный свет. БАБУШКА. И-и, матушка моя, я тебе плачу, ты и смотри. Бабушка плотнее кутается в шаль и отворачивает голову. БАБУШКА. А дым-то у тебя не православный. Серой пахнет, смрадный дым. ГАДАЛКА (тихо). Вижу его. (Через дым в сторону луны) Лунный человек! Услышь меня! БАБУШКА (шепотом). Что там? ГАДАЛКА. Спиной стоит, будто не слышит. Надо вам самой поглядеть и позвать. БАБУШКА. Нет, это твое дело. Я напортить ему боюсь. ГАДАЛКА. У вас над ним власть, что вы ему сейчас скажите, то и будет. БАБУШКА. И смотреть в ту сторону не стану. ГАДАЛКА (повелительно). Будете смотреть. Гадалка встает позади бабушкиного кресла и берет ее за голову и держит так, чтобы та глядела сквозь дым прямо в лицо луны. ГАДАЛКА. Смотри! Смотри, не отворачивайся. Смотри, где твой внук? БАБУШКА. Вижу, вижу, пусти меня! Огонь вспыхивает ярче, дым валит гуще. Гадалка держит, не отпускает. ГАДАЛКА. Что там? Что? БАБУШКА. Ой! Ой! Хохочет! Поздно! Поздно! ГАДАЛКА. Что ты с ним сделала? В дверь стучат сначала тихо, потом всё сильнее и сильнее. Вот уже ломятся. БАБУШКА. Пришли! За мной пришли! Дверь под сильным напором распахивается. В тот же миг Гадалка срывает с бабушкиных плеч шаль и накрывает ею огонь. На комнату падает мрак. Но у ворвавшегося Герваськи в руках шандал со свечами, и гостиная озаряется их теплым светом. За спиной Герваськи возвышается бравый офицер. ГЕРВАСЬКА. Матушка-барыня! Вы живы? БАБУШКА. Кто позволил врываться? Или давно порот не был? ГЕРВАСЬКА. Тут к нам, к вам… незамедлительно… наиважнейшее… Офицер делает два шага вперед, кланяется. ОФИЦЕР. Я имею честь видеть госпожу Арсеньеву? БАБУШКА. Что вам угодно? ОФИЦЕР. Послан командующим нашим генералом Галафеевым доставить вам его собственноручное письмо. Офицер делает еще два шага вперед и подает Бабушке письмо. Бабушка пакета не берет. БАБУШКА. Что еще за письмо? ОФИЦЕР. Там всё сказано. БАБУШКА. Нет, ты мне на словах: о чем оно? ОФИЦЕР. Если вы настаиваете… Об дуэли. БАБУШКА. Что же это за напасть на наш род? Разве без преступления и несчастия и прожить на этом свете невозможно? Все молчат. Пауза. Бабушка берет пакет, открывает дрожащими руками. Оттуда выпадает перстень. БАБУШКА (рассматривая перстень). Миша-то заговоренное кольцо с руки снял. А я, когда дарила, наказывала: ни за что не снимай! Внезапно она порывисто целует кольцо. Родной мой! Я скучаю по тебе невыносимо. Бабушка достает листок письма, пытается разобрать написанное. Не справившись, сует его офицеру. БАБУШКА. Что-то я ничего не разберу. Любовь-то родительская это такая штука: ты на пядень, а он от тебя на сажень. Потрудитесь, милостивый государь, почесть вслух. Офицер откашливается, собираясь с духом, и читает. ОФИЦЕР. Милостивая государыня Елизавета Алексеевна! Пишет вам командир части, в которой служил внук ваш – Михаил Лермонтов. 15 июля сего года около пяти часов разразилась у нас ужасная буря с громом и молнией; в это самое время между горами Машуком и Бештау скончался лечившийся в Пятигорске Михаил Юрьевич Лермонтов. Убит отставным кавалергардом Николаем Мартыновым. Пауза. БАБУШКА. Убит? Да, да, я знала, я видела… Ох, сердце пополам… ГАДАЛКА. Позвольте вам воды. И у меня тут капли… БАБУШКА. Маленький мой, родненький мой… Гадалка подает Бабушке воду, та пьет, но больше проливает себе на грудь, а после и вовсе стакан валится у нее из рук. Но она будто и не замечает этого. БАБУШКА. Я ведь, знаешь, Баядера, за Мишей моим во всем поспевала. У него какой интерес, и я туда же. Он за книжку, и я за нее. Уже в пансионе напал он на Байрона. И я, старуха, аглицкий язык учить стала. «If I have any fault – it is digression». Byron. Поняла? «Если я в чем и виновата, то только в отступлении». ГАДАЛКА. Елизавета Алексеевна… БАБУШКА. Уж я его берегла-берегла: главное, чтобы не простудить, чтобы ноги не намочил, из фортки не продуло… Пауза. Чтобы вылечиться от желтухи съешь линя. Линь – рыба такая, знаешь? Ну, а мне говорят – это суеверие. Герваська! ГЕРВАСЬКА. Здесь я! БАБУШКА. Дворня разболталась, не слушает меня. Бабушка встает, подходит к офицеру, объясняет ему доверительно. БАБУШКА. Я им говорю: не трогайте черную курицу! А они тронули. Голову отрубили, ощипали и в суп. А суп мне на стол. Что от того будет? Жди беды. Пауза. У жизни два ключа: отворяет золотой, замыкает железный. Бабушка берет ключ от опустевшей шкатулки и бросает его в таз, который отзывается медным звоном. КОНЕЦ