В красных трениках и красной олимпийке Лилия сидит на своей кухне. Она смотрит по телевизору «Песню-79», Алла Пугачева поет песню «Летние дожди». Звонит домашний телефон-джингл белс, джингл бэлс. Лилия убавляет пультом звук. Лилия: Але? Ой, зайка, что-то я задремала, прости. Прости уж пожалуйста, пожалуйста. Семеныч: Я накажу тебя. Лилия: Не надо наказывать. Я устала, заинька. Семеныч: ты у меня вообще такая нежненькая. Очень устаешь все время. Лилия: Да нет, я просто не отдыхала. Ездила сегодня на эту гребаную фабрику ортопедическую. Семеныч: У тебя провод ровно? Лилия: Это у тебя, у тебя провод. Ну, может КГБ прослушивает. Семеныч: Ты смеешься. Лилия: А ты хотя бы посмеялся сам бы. Семеныч: Мне плакать надо, а не смеяться. Лилия: Почему, зайка? Семеныч: Хотел быть здоровым, нога болит. Лилия: Да нет болей у тебя никаких. Ты сам себя как-то настроил. Семеныч: Ты как будто там заикаешься. Паузы какие-то. Лилия: Заикаюсь? Я вообще не заикаюсь, Лёнь. Я не заикаюсь, я хорошо говорю. Семеныч: Я бы вот щас прибежал к тебе моя лапонька. Лилия: Нет, заинька, щас вот нельзя, я устала очень. Уже практически сплю мой хороший. Семеныч: Ты покушала? Лилия: Кушать нечего, Лень. Семеныч: Нас с тобой тянет друг к другу, мы природа. Естество. Природа. Все у нас с тобой в любви. Ты нежненькая такая. Тебя так обнимать хорошо, плечики такие нежненькие… Лилия: Ты знаешь кто? Ты какой то динозавр. Семеныч: Я не прикидываюсь, лап, не играю ни во что. Что такое там дергается? Звук как будто там.. Лилия: Мне кажется, ты дергаешься, мой хороший. Семеныч: Нежненькая, лапочка моя… Лилия: Ты позвонил, я немножечко спала, зай, я сегодня так устала. Я сегодня пол дня ходила, зай, ты не знаешь что это такое, по жаре. Семеныч: Лапа, я все знаю, что ж я не живу на свете белом что ли? Когда ходишь, это тебе лучше, костыли быстрее выбросишь. Лилия: 32 градуса было. Семеныч: Придешь ко мне, голенькая разденешься. Я возьму мокрое полотенце, и сухое. И прохладным полотенцем твое тельце. Ты воспрянешь. А потом сухим полотенцем протеру все твое тельце девичье. Девочкино то есть. Лилия: Вентилятор есть, зачем полотенца? Семеныч: Если жара будет, мы не поедем, отложим. Нога вот подзаживет. Лилия: Отложим конечно. Только Лёнь, ты не капризничай, у нас будет машина, водитель выделит какое-то время.. Семеныч: Туда неделя, сюда неделя. Лилия: Ты так все время говоришь. СЕменыч: Лапонька, я тебя так хочу щас целовать, губочки твои чудесные. Губочки, сладенькая такая ты моя, нежная. Ты моя любимая такая, хорошая моя, ласковая. Лилия: Ты меня как то…взбодрил. Семеныч: Я так люблю от тебя ласковые слова слушать. Такие естественные от тебя исходят. Всю тебя целовать. Всю. Нет местечка, чтоб я не любил его. Я всю тебя люблю целовать. И лобочек твой и сисички и губочки. И жопочку буду. Все целовать буду. Лизать буду. Моя сладочка ты. Конфеточка. Лилия: Ты сам конфеточка. Я уже сплю, Лёнь. Семеныч: Вот ты сядешь там на кухне, и мне так нравится ручки целовать, гладить твои ноженьки. За сисички держаться. В шейку тебя целовать. И ты на меня так смотришь…У нас же самое главное все взаимно! Я тебя почему и люблю, потому что все взаимно. У нас никогда никто не будет уговаривать. Я тебя хочу любить. А ты скажешь- я не хочу. У нас этого не будет. Лилия: Ты какой- то уж очень хороший. Семеныч: Ну, лапочка, я такой и есть. Лилия: Ты бываешь очень злой, Лёнь. Семеныч: Ну люди они как кобры кругом, надо мной воронье летает. Я один же живу. Один. Никому не доверяю. Кроме тебя. Лилия: Ты щас должен никому не открывать, столько аферистов ходит. Семеныч: Карга ходит какая-то, шла б она нахуй от меня, ходит какая-то. Педарасты какие-то, мудистику всякую спрашивают. Лапочка моя нежненькая. Когда мы совсем с тобой сроднимся, конечно, я уже таким хорошим не буду. Лилия: Почему это, заинька? Семеныч: Я буду командовать. Лилия: Командовать будешь. Но в разумных пределах. Семеныч: Ну-ка встать! Встать! Заваривать чай себе! Так, так. Все. Пошла. Потом скажу несколько приседаний сделала. И все. Лилия: Каких приседаний, Лёнь, я на костылях. Семеныч: Скажу- ложись! Раздевайся быстро до гола! Иди ко мне, иди ко мне, моя дорогая, дай я тебя обниму, тебя поцелую. Вот такие у меня команды будут. Лилия: Лёнь. Ну это жесть. Мне кажется, ты деспот, мой хороший. Семеныч: У меня нету, нету деспотизма в душе. У меня нежность, нежность еще больше. Жалость, так жалеть я тебя буду. Возьму головку твою. Буду гладить и сидеть. Опять помехи какие-то. Лилия: Это ФСБ, зая. (кладет трубку) Лилия: 77 лет. Главное чтоб он женился, сука. Главное, чтоб женился, иначе это не имеет смысла никакого. Он уже созрел. И кольцо созрело. Щас он рассчитается за свои гроба. Гробы отеческие свои: жене могила. И щас за лекарства много заплатил, сделал много уколов. У него даже получается время от времени. Практически каждый раз. Щас вот он наширялся уколами за 14 тысяч для артрита. А то он не ходил. Просто куча костей. Развалина. Но щас ходит, но у него не очень хорошо это дело. (Звонит мобильник.) Щас, тихо… Рыбакин! РЫБАКИН: Але, привет! ЛИЛИЯ: Ну как ты? РЫБАКИН: Нормальненько. Вчера из Египта. Шарфик тебе привез. ЛИЛИЯ: Стартануть сможешь? Прям щас, нет? РЫБАКИН: Ну, я приеду тогда на час. ЛИЛИЯ: Ну что, уже не можешь оторвать задницу наподольше? РЫБАКИН: Если б ты сказала, я б раньше приехал. ЛИЛИЯ: Раньше не надо мне, я только сейчас освобождаюсь. Три минуты на раздумья. Алё! Алё! РЫБАКИН: Перезвоню через 5 минут. ЛИЛИЯ: Хорошо. (Кладет трубку.) Шарфик. Из Египта шарфик. Дешевка. АТТАШЕ: Вы очень красивая. ЛИЛИЯ: Мне было очень любопытно, потому что это такие люди странные для меня -египтяне. АТТАШЕ: У меня такие проседи благородные были… ЛИЛИЯ: Прожиди богородные… (Смеется.) АТТАШЕ: Я сказал, что я атташе. Египетского посольства. Вначале мы поехали на прием! К послу египетскому. ЛИЛИЯ: Очень хороший был фуршет! Огромный портрет Мубàрака висел. С цветами, как покойников украшают. И атташе был очень солидный. АТТАШЕ: Но я был так… в годочках, какой-то я был странный… дипломатический работник. Чиновник. Я был здесь одинок. Там у меня семья осталась, в Каире. Какие-то дети, какая-то жена. А здесь я сидел в этой трехкомнатной квартире, всех боялся, что меня ограбят, убьют. ЛИЛИЯ: Кобелина. Больше ничего. На приеме… ну я там так хорошо оделась, плащик там у меня, все черненькое такое, джинсики, точеная фигурочка… И как-то я боялась, что я там надерусь. Они все понемножку выпивали, а я… раз, хоба! (смеется). Все как-то меня обходили стороной. Они такие деликатные - никто не спрашивал. А поскольку время было достаточно… ну, не голодное, но поесть удалось! Хорошо покушать. Винишко… Атташе просто уволок меня к себе домой. АТТАШЕ: Ну, я хотел, чтобы она была моя такая длительная, как говорится, пассия. Она начала все портить. ЛИЛИЯ: (Смеется.) Я начала как-то напиваться. Потому что он мне был ужасно противен… АТТАШЕ: Ну… я какой-то жадный! Я ей какие-то фрукты предлагал. Выпивку. И за это всё бессмертную душу хотел от нее. Она поняла, что я какое-то говно просто. ЛИЛИЯ: Оказался тем более специалистом по клещам! АТТАШЕ: То есть я профессор… Александрийский университет. Очень много работал в александрийской библиотеке. ЛИЛИЯ: Он мне рассказал все про клещей… В постели… То есть я поняла, что уже какая-то труба наступает. Когда мне мужчина вообще не нравится, я начинаю напиваться. Чтобы немножко сгладить удар. (Смеется.) Потому что это невыносимо. Вот этот Саша Рыбакин, меня просто тошнит!... Люди, которые мне не нравятся… я сразу как-то сильно напиваюсь, потому что это как-то защищает. АТТАШЕ: Думал, что такая актриса замечательная, будет долговременной любовницей. ЛИЛИЯ: Три каких-то фрукта, которые он клал в вазочку… Я потом Ване Волкову их относила…Нет, ну атташе за эти три фрукта… и за русскую водку… То есть такая тварь оказалась, просто жадная тварюга. Клещевик египетский - амплитуда чувств два миллиметра. АТТАШЕ: Мне вот на самолете привезли, это очень редкие фрукты. ЛИЛИЯ: Я голодная там, после рабочего дня в театре. Какие, нахуй, фрукты! АТТАШЕ: Это прекрасные фрукты! ЛИЛИЯ: Ну, жена там, наверное, дает за три фрукта… три фрукта, три фрукта… (Поет.) драй картн, драй картн! (Смеется.) Мы только что с Местаном расстались, у меня был такой шок. Мы не разговаривали и Местан работал со мной в одном театре! (Смеется.) По пути к театру всегда стоял эксгибиционист. Там были развалины какой-то фабрики, и каждое утро на пути к театру тебя ждал эксгибиционист, надо было пройти через это, прежде чем погрузиться в глубокое искусство. ЭКСГИБИЦИОНИСТ: Я стоял там и дрочил. В траве. ЛИЛИЯ: В траве дрочил кузнечик, совсем как огуречик, зелененький он был. Он дрочил когда я одна шла. А если шел Местан, он прятался, не смел. Местан такой, знаешь… и сам подрочил бы с удовольствием… Местан Ваню ненавидел. А Ваня, он всего боялся, был загнанный зверь какой-то. ВАНЯ: Какие-то неприятности с женой, был на грани развода. И Яшин меня не очень любил. Вначале любил, потом не любил. В общем, трагическая какая-то у меня была судьба в этом театре. Медленно спивался, вот и всё. Неделями жил в театре. Напивался, пьяным приходил на спектакли. Был в страшном штопоре. ЛИЛИЯ: Всё было прям в театре… в гримерке… В Ванькиной гримОрке. ВАНЯ: В начале я говорил - никаких обязательств. То есть вел себя как все мужики. Любовь любовью, но никаких обязательств. Вот так. Потом начал от нее бегать. А потом начал за ней бегать. ЛИЛИЯ: Он был похож на моего папу, что ли… что-то было в нем такое, похож на отца. Такой был человек непростой… ВАНЯ: Ей кажется, что я был вообще… би! Потому что меня Яшин любил, наш педераст. А потом разлюбил. Я как-то между двух огней всегда, был. ЛИЛИЯ: Я на осветительском балконе, каждый раз, когда шел спектакль, я смотрела. На Ваню. Таким силуэтом, контражуром. Освещение шло сзади, из этих прожекторов. ВАНЯ: И я все время смотрел туда. Я был такой обреченный и такой беззащитный, у меня сердце было больное. Как выяснилось. Еще плюс я усугублял спиртным. И Сережа Карякин на какой-то вечеринке сказал мне: «Ты уж, Вань, выбирай, с кем ты – с ними или с нами?». Сережа такой натурал. Я так побледнел и смотрю на нее. ЛИЛИЯ: Потом его хоронили. Такой холод был. Второго февраля. Все время я хотела писить. ВАНЯ: Этот гроб в фойе театра. Очень органично вписывался. Как в крематории. Мне был 41 год. Так же как и ей. ЛИЛИЯ: Тогда – хотела, чтоб он ушел ко мне, сейчас - уже не знаю. ВАНЯ: Я думаю, что это были бы очень большие проблемы. Я же алкан. Би. Можно было бы сойти с ума. ЛИЛИЯ: Я все время хотела писить… ГЛАЗ: Они шли с подружкой по этому парку… Детский парк в Запорожье. Там такие картинки были развешены сказочные, качельки какие-то, заброшенные фонтаны. Парк был заброшен со сталинского времени. 60-е годы. Они в школу ходили через этот парк, назывался парк «Пионерский». ЛИЛИЯ: Очень сильно захотели писить мы с этой девочкой. И как-то мы уже стали друг друга стесняться. ГЛАЗ: Они порознь пошли… ЛИЛИЯ: Я вначале посторожила - она пошла. ГЛАЗ: Очень заброшенный туалет на краю парка. Где-то около ограды, такой страшный, исписанный, в каких-то дырах. ЛИЛИЯ: Туда можно было провалиться в эти дыры с говном. Беленый такой. Я ее посторожила. Она вышла. ГЛАЗ: И ранец, у них эти ранцы были такие квадратные… ЛИЛИЯ: Я захожу в этот туалет сраный, там конечно все засрано. Можно было маленькой девочке провалиться вот в это всё. ГЛАЗ: Первый класс, шесть с половиной, семь лет… Сами ходили в школу, потому что родители работали, они сами ходили группами. ЛИЛИЯ: Я бы никогда не отпустила так ребенка. В общем… только я присела на это очко… а там была такая дырка, вот рядом был мужской и женский… в стене мужского туалета была большая дырка. Я всё время почему-то туда смотрела. Всё время. ГЛАЗ: Трусики сняла. Эта школная форма… фартучек… и она смотрит в эту дырку… ЛИЛИЯ: …И вдруг я вижу такой страшный глаз. Появляется глаз. Действительно появляется. Причем я вижу, что это там не ребенок, если б он хотел меня напугать, нет, это не ее глаз. Там какое-то сопение, какая-то движуха за стенкой. И появляется какой-то глаз. Я вижу, что это мужской глаз! ГЛАЗ: Она описилась и в ужасе оттуда выскочила… ЛИЛИЯ: Я бежала одна через весь парк. На краю парка нас ждал отец этой девочки. Мой отец меня давно не встречал. ОТЕЦ: Я называл ее Лилия Дмитриевна. (Смеется.) Ну, потому что я сам Дмитриевич. Видимо под этим делом. (говорит как пьяница) «Дорогая Лилия Дмитриевна. Поздравляю вас с днем рождения. Желаю вам счастья в личной жизни, долголетия». На вы. Абсолютно такая формальная, клише. ЛИЛИЯ: У меня вот были эти открытки. И мать говорила - Боже, это такой позор, он же путает, ты же Петровна! Совсем спился! ОТЕЦ: А она всё время так стремилась ко мне, писала мне тоже какие-то открытки - дорогой папа, там… у матери какие-то адреса постоянно выклянчивала. И я ей так отвечал - дорогая Лилия Дмитриевна. Просто уже пипец полный. Такой невменоз. Я же без образования был, просто дикий. Какой-то лихой чувак. Очень талантливый и очень дикий. Я на открытии Днепрогэса играл на балалайке. И Калинин подарил мне именные часы. Я был как Моцарт. ЛИЛИЯ: Вундер-киндер! Он был самоучка, нот не знал, сочинял на балалайке, на гармони, на баяне. Для немцев играл. ОТЕЦ: Мне было всё равно, для кого играть. Попал в концлагерь - сыграл. Ранен был. Она не помнит, как мы жили. Только как сажал на плечи и шел на скалки. ЛИЛИЯ: Скалки - это такие скалы. (Смеется.) Пролив между Хортицей-островом и нашим правым берегом. Огромные скалы, с которых люди ныряли. ОТЕЦ: И я шел на эти скалки с ней, чтобы искупаться. А ей было года полтора-два. Сажал ее на плечи. И был абсолютно пьян. Абсолютно! Я ее оставлял на берегу вот так и шел купаться. Я рисковый был. (Звонит мобильник.) ЛИЛИЯ: Алё! РЫБАКИН: Алё, это я. ЛИЛИЯ: Собрался? Ну на часик примерно. Выйдешь из метро, позвони мне. Возьми бабло с собой. РЫБАКИН: Зачем? ЛИЛИЯ: Так надо. Небольшое количество хоть, Саш. РЫБАКИН: Давай. ЛИЛИЯ: Давай. (Кладет трубку.) Я вот так разговариваю теперь. Как с социальным работником. Просто вот уже. (Показывает, как ей надоело) Халявщик, сволочь, приедет. Он еще очень даже в соку. У него все там стоит. Он когда отвалил, я перестала отвечать на звонки. Потом он стал писать эсэмэски, что над ним черная воронка. Как в фильме «Ночной дозор». Ну я его назад пустила. У него жена еврейская лесби. Выглядит как мужик. И сам он еврейский бард задроченный. Ездит на Селигер петь тупые песни у костра. Меня чуть не убили из-за этого буратины. Боря Бич, старый авангардист, адепт Малевича. БИЧ: Стрелял я в нее в Москве. Лилия: Потому что я с Рыбакиным приехала. БИЧ: Я сказал-приезжайте вместе. Лилия: Он же знаком с Рыбакиным, в Плесе познакомились. БИЧ: Стрелял из ревности. Лилия: Как всегда все перепились. Тут еще мать Бича была старенькая рядом. Вообще жесть была. Мать Бича - Бичевка. Просто Рыбакин разделся и лег голым на кровать Бича. БИЧ: Со стоящим членом. Лилия: (смеется) А Бич как бы, он не выдержал этого. БИЧ: Я не разделся. Я просто стал искать пистолет. Нашел его и несколько раз стрельнул в нее. Но как бы попал куда-то в люстру. Лилия: Потом шашку сорвал. На стене шашка висела. БИЧ: Рыбакина хотел зарубить. Мы пили, шутили. Лилия: А Рыбакин же простой как буратино, ничего такого, взял и разделся и лег голый со стоящим членом. Мы еще не успели раздеться с Бичом. Мы хотели спать лечь, честно говоря. БИЧ: Кого ты привела? Лилия: Бич заметался. Метался, метался. БИЧ: Щас застрелю нахуй! Лилия: Где-то у него был подпрятан пестик газовый. Газ «Черемуха». Слезились глаза, болела голова потом. Он стрельнул. Я сидела где-то на стульчике. Там же хрущевка, все очень скученно, все очень рядом. БИЧ: Она вскочила. Я не в нее попал, а в люстру. Потом майку Рыбакина схватил, бросил на люстру. Она там повисла. Рыбакин срочно оделся. Лилия: Все кричали. Такой ажиотаж, вбежала мать. Мы пили комнатке бичевской, в маленькой. БИЧ: Я же не рассчитывал на групповик. Я же просто сказал-оставайтесь у меня. Лилия: Я сделала движение снимать свитер. А Рыбакин уже снял все, потому что он деревянный, ему приказали, он сразу сделал. БИЧ: Вот с таким хуем! Я страшно разгневался. Лилия: Бич как бы увидел что он не хиляет и не конкурент вообще. БИЧ: Где мой пистолет?!! Я вас щас нахуй всех порешу! ВСЕХ ПОРЕШУ! Лилия: Саша одевайся! Боря успокойся! Мать вбегает—ааааа! Что здесь происходит?!! Прекратите сей час же! Уходите! Рыбакин орет—моя майка! Я ору-майка останется здесь! Выбегаем в прихожую, мать хватает меня за руку—Уходите отсюда! Она меня ущипнула, оставила мне страшный след на руке. БИЧ: Я за ними погнался с шашкой. Реквизитная такая шашка. Я погнался в прихожую. Они похватали пальто, даже не стали одеваться, а зима была холодная, быстро одевали обувь. Мать кричит, меня не пускает. Лилия: Он хочет нас пиздануть шашкой вдогонку. Дышали страшно вот так вот (тяжело, часто, дышит). Мы отошли от этого дома на безопасное расстояние и начали ржать. Хорошо, что у меня травма. Это страшное откровение, но иначе бы, может быть, я бы умерла. Слишком немыслимые были какие-то скорости вообще в жизни. Такой пёр шел на уровне гормональном, генетическом, что ли. Это прям все чуяли, вся шушера ко мне липла. (звонит домашний телефон-джингл бэлс) Лилия: Але, але, Леничка…привет, мой хороший, да нет, нет, не сплю, все хорошо. А у тебя тоже хороший голос…Ладно, перестань, ты что говоришь-то, Лёнь..прекрати, ну, Леня..ну ты прям сразу с наскоку. Что ты как красная армия, с шашкой наголо..в наступление пошел. Не надо так. Как ты поживаешь? Не слышу. (включает громкую связь) Ну получше хоть тебе? Семеныч: Да так вроде и нет и да, вчера было легко совсем, а сегодня опять.. Лилия: А жара? Как на тебя влияет жара? Семеныч: Нееет это не жара у меня, это вот уколов много наделал, блядь..но зато там колени не болят..ничего такого.. Лилия: Может в субботу все-таки рванем? Я все узнала, Лёнь, от тебя требуется паспорт и свидетельство о смерти жены. Семеныч: А если жара такая будет? Лилия: Кондиционер в машине есть. Семеныч: Нога б так сильно не болела бы, хотел бы чтоб прошла она, походить бы. ЛИЛИЯ: Ты все время жалуешься, Лёнь. (прикрывает трубку рукой, чтобы Семеныч не слышал, обращается в зал) Я выпрыгнула со 2-го этажа на гвозди, ледорубом раскромсала колено, гвоздь из туалетной двери воткнулся в щеку, на горке сломала копчик и тримесяца стояла в классе, эрозия матки при первых родах, аборт в Питере, выкидыш в поезде Питер-Москва это был мальчик, еще один выкидыш, вторые роды кесарево, аборт в Москве это тоже был мальчик. Всех мальчиков я повыкидовала или убила. И потом позвоночник сломался пополам. Так что забудь про свое колено... (снова слушает Семеныча). Семеныч: Вот колено пройдет, и будем жить на даче. Там и хорошо нам с тобой вдвоем…легли бы там..рядышком легли бы..животик бы погладил… Лилия: А там есть где лечь-то? Семеныч: Нежно все..потому что ты такая вся нежная-нежная..и тело у тя такое нежное..Хорошее тело у тебя такое, нежное тело..губки такие прекрасные..а иначе я бы тебя не любил бы если б ты не была такая..потому что меня к тебе тянет. Все время меня к тебе тянет, все время. Лилия: Ты меня перехваливаешь, заинька.. Семеныч: Ты всегда такая нежненькая, ты такая сладенькая, открытая, не ломаешься никогда, такая открытая вся такая.. Лилия: Ну ладно, заинька.. Семеныч: Тебя только любить, ты для любви создана..любить тебя.. Лилия: У тебя какое-то настроение какое-то лирическое сегодня… Семеныч: Если бы у меня все было по мужскому делу лучше, тогда у нас вообще было бы прекрасней чем щас.. Лилия: Ты скучаешь по мне? Что-то прям заскучал мне кажется. Семеныч: Соцработница принесла мне вот клюквенной. Тебе. Лилия: Ну, спасибо. Семеныч: По-моему, прерывается что- то? Лилия: Это у тебя там прерывается.. Семеныч: Колбаски она купила языковой такой. Лилия: Это вкусно, зайка, я люблю такую. Она с оливками, Лёнь? Семеныч: Нет. Без оливок. Она более такая любительская..ну не знаю. Увидишь. Буженинки купил тебе.. Лилия: буженинка –хорошо, зай. Я тоже люблю. Семеныч: Надо полезно питаться! Лилия: я знаю. Семеныч: Ты моя сладенькая! Так хочется нежненько к тебе прижаться так..к губочкам потянуться, поцеловать тебя, потом сисечки поцеловать, потом ниже, ниже..я бы тебя всю бы зацеловал, ты вся прекрасна у меня! Лилия: Лучше не надо на ночь такие вещи, мой золотой. Ну мы где-то в пятницу встретимся? Семеныч: А что тянуть то? Давай сегодня. Посидим-поговорим. Лилия: Мы с тобой вроде как и ни о чем всегда. Семеныч: Мы с тобой хорошо говорим. Лилия: Слушай, заинька, мне надо в туалет щас срочно, давай я позвоню тебе часиков в 12? Семеныч: Я жду твоего звоночка..иди посикай моя маленькая, иди посикай моя хорошая..лапочка моя, моя девочка…я тебя вообще ничем не стесняюсь, могу все мыть с тебя, все с тебя стирать, все кашки и какашки. Ты девочка, понимаешь ли какая-то. Лилия: про отца вспоминает Давай миленький, я тебя целую. (кладет трубку) ЛИЛИЯ: (Поет.) Старый зэк, старый зэк, старый зэк стучит в окно… (Смеется.) Рыбакин у меня для здоровья существует. С Семенычем хорошо, только есть свои… нюансы. Он немножко Сирано. (Смеется.) То есть я постоянно меняю белье. Нет, он как бы не обсерается, он как бы… пукнет вместе с сёром. Раз! Хоп! Обсераться он обсерается, а жениться не хочет. 77 лет щас вот летом будет ему. Так что он хороший, конечно, мы с ним дружим. В августе, может, поженимся. В июле бриллиантовое кольцо жду. Настоящее. Подумаешь там, обосрался, ну и что ж, ничего такого. (Смеется.) У меня было очень много подарков, в какой-то момент я все их выбросила. Все выбросила. Все. Депутаты подходили, звуковики, армяне, азеры, фашисты, евреи. Я так уставала, мне не нужно было вообще ничего. У меня была такая трагедия - у моей семьи не было денег. Мы просто выживали. Мне это не надо было всё. У меня капал счетчик, мне надо было в 12 часов ночи быть дома. Мать постоянно звонила, она очень волновалась, паника. Плюс Местан. МЕСТАН: Мы тогда были неразведенные. Я лежал на диване несколько лет. Я думаю, года четыре пролежал или три. Вообще не работал. Не мог ничего найти. То есть она кормила. Тещина пенсия и ее заработки в метро. ЛИЛИЯ: Бомбили Белград, очень много сербов было в России. Я политикой тогда не интересовалась, просто зарабатывала деньги, нам просто кушать было нечего. Просто кушать нечего. И мать была здесь и Местан. Я вот пела по восемь часов в переходе, глотку себе срывала. И вот на Китай-городе, замечательный, кстати, переход, рекомендую! Очень хорошая акустика! Подошел человек в белом плаще! СЕРБ: Шрам через все лицо! При этом огромные голубые глаза, красивое лицо. Молодое! И абсолютно седые волосы. Я подошел и заказал ей Пугачеву! ЛИЛИЯ: Ну, я спела какую-то простую. А! «Летние дожди» я спела (Поет.) Эти летние дожди, эти радуги и тучи… СЕРБ: И я просто стоял как вкопанный. А потом предлагал ей поехать со мной. ЛИЛИЯ: У меня как-то ёкнуло здесь очень сильно. СЕРБ: Я с таким акцентом. ЛИЛИЯ: Вы кто? СЕРБ: Я республика Сербска. Республика Сербска. ЛИЛИЯ: Очень серьезно мне ответил. Я республика Сербска. Ну такой просто красавец в белом плаще! Очень стильно одет. Мы тогда все такие серые мыши были. СЕРБ: И такой шрам - овод! Просто Овод из фильма! Седые волосы, коротковатая стрижка. Абсолютно молодое лицо. А она такая общительная… ЛИЛИЯ: (Трогает шрам.) Это что? СЕРБ: Это война. Я очень хочу, чтобы вы поехали сейчас со мной. ЛИЛИЯ: Я вас очень уважаю. Может, это Милошевич был. Или кого там щас арестовали. Вице-Милошевич. У меня дети. Я вообще-то здесь зарабатываю. Просто пою. Я не поеду. СЕРБ: Надо все-таки поехать, давайте поедем. Я ей доллары дал какие-то и русские деньги бросил. Три стольника. Ну, по тем временам нормально было. Так вот просто доллары бросил. Постоял, постоял задумчиво. И сказал - мы знаем Пугачеву. ЛИЛИЯ: Я вас поздравляю, но я не Пугачева. Ну, мне показалось, что это архангел Гавриил или Михаил. Что он делал в метро, я не знаю. СЕРБ: Может, меня можно как-то найти… Я великолепный был. (пауза) ЛИЛИЯ: Местан вообще никого не встречал, не то что меня. МЕСТАН: Я так устал от всего, я устал тогда уже от жизни. Я достаточно молод был тогда, лет сорок с чем-то. ЛИЛИЯ: Я шла с примерки платья «Венеция». Девочка такая в «Шаломе» мне шила, портниха. Был страшный дождь. МАНЬЯК: Она шла босиком, в лосинах и в очень короткой футболке. Туфли были в руках, здёесь обвернута была какая-то шаль. ЛИЛИЯ: Попала в страшный дождь. И за мной шел мужчина. Уже от нашего дома. МАНЬЯК: Не так уж и поздно было, кстати, часов 9-10 вечера. ЛИЛИЯ: Местан, конечно, не встречал, как всегда. Я постояла. Мужчина зашел первым в подъезд. С квадратной такой сумкой спортивной. Вот раньше были такие сумки кондовые, было написано «Динамо». МАНЬЯК: Она немножко так выждала. Ну… минут 10, 15 она постояла. ЛИЛИЯ: У нас уже в окнах не было света, я поняла, что все спят. Никого нет на улице, хотя не поздно. МАНЬЯК: И она зашла в подъезд. ЛИЛИЯ: Около лифта стоит чувак. Этот самый. И смотрит на меня. И вот так вот сумку держит. Ну, у меня какая-то интуиция, выработанная вот этими песнями в переходе, не знаю чем. МАНЬЯК: Она сразу рванула по лестнице к ящикам. На второй этаж. ЛИЛИЯ: Он рванулся за мной. МАНЬЯК: Схватил ее за этот платок, за эту шаль. Дернул страшно. ЛИЛИЯ: Я вот так вот замотала, выдернула эту шаль. И страшным голосом заорала… так просто АААААААА!, страшно заорала… МАНЬЯК: Я испугался и стал метаться. Туда-сюда. ЛИЛИЯ: Я побежала наверх. Сверху сказала еще - Еб твою мать, блядь! Ты, сука, блядь, щас придет муж, он щас убьет тебя нахуй, блядь! Быстро отсюда делай ноги, блядь! И я быстро-быстро побежала наверх. Слышу - он там хоп! МАНЬЯК: Дверь хлопнула - я убежал. То есть я ее так сильно рванул туда за эту шаль. Я охотился за ней. Такой небольшого роста, лысоватый. ЛИЛИЯ: Ну, у меня так вот билось сердце, билось все. Я разбудила Местана, он, конечно, спал, мама спала. Гюлька маленькая спала. МЕСТАН: (сонно, раздраженно) Что такое… ЛИЛИЯ: Меня сейчас чуть не убили… МЕСТАН: Да? А что такое? Кто там… ЛИЛИЯ: Всё, уже поздняк метаться, уже всё, я уже себя отстояла. Главное, что на мой крик никто не вышел в подъезде. Я так страшно закричала. Ни один сосед. (пауза) ЛИЛИЯ: Был февраль такой вьюжный, снежные завихрения. И такой врач, который на меня орал просто. Обращался со мной как со скотиной. ВРАЧ: Иди сюда, что ты там? Быстро сюда! ЛИЛИЯ: Концлагерь, короче. ВРАЧ: Трусы сняла! ЛИЛИЯ: Такой молодой, страшный. Я не могла ему ничего возразить, потому что я делаю аборт. Больница на Тульской ВРАЧ: Подошла! Трусы сняла! Что мы мнемся, блядь? Иди сюда! Как вы ебаться, так все, а как вот это.. ЛИЛИЯ: Я пыталась возразить. Бесполезно было говорить, что я актриса. Просто мясо. ВРАЧ: Это был осмотр. Так грубо все. Все больно. Все ведь бесплатно. ЛИЛИЯ: А потом, когда мне сделали аборт, я попросила Местана меня встретить. МЕСТАН: Я подозревал, что это не мой ребенок. И я ее не встретил. Машина как бы не завелась. ЛИЛИЯ: Я полежала часов пять и меня выписали. Ехала с кровотечением страшным. В такие сумерки, через сугробы. Трамваи стоят. Машину я не могла поймать, у меня не было денег. Вообще ничего не было. Я просто ложилась на сугробы вот так вот. Полежу-полежу и снова тащусь. (пауза) ЛИЛИЯ: То, что нравится мне. Быстро умирает. Оно оказывается нежизнеспособно. нежизнеспособно. Те, кто живет и процветает, они как говны собачьи, долгоиграющие. В этом вся драма. Мне пятьдесят лет, пятьдесят. У меня два любовника, которые мне нахер не нужны. Один старый другой малый. Два веселых гуся. Страшные, ужасные отвратительные челы. Хочу оседлать свою природу. Не могу. Не могу и всё. То одного зятя за жопу ухвачу, то другого, чтоб разрядить обстановку. Это серф. На волне катишься. Оседлала волну и катись. До берега долшла, стряхнула водичку, позагорала и снова следующую волну. Это серф. Вот такой серф на матушке, на Волге. Отец Игорь: Я сразу полез ее щупать. Она очень интеллигентная женщина. Я сразу полез щупать. Я уже в рясе был. Лилия: Кликуха отца Игоря –батёк. Его все так называют и паства и художники. Познакомились на вечеринке у народного мудака Панченко. У него всегда шалман, все сообщество плёсских художников бухает. Он собрал всех прихлебал-художников. Очень добивался чтоб я тоже пришла: Давай, мол, посидим у Волги. Будут уважаемые люди. (смеется) Я в общем увидела этих уважаемых людей. Особенно отец Игорь. Отец Игорь: Я бухаю в рясе. Лилия: И небольшой крест. Отец Игорь: Я когда нырял под мостки, я рясу снял. На нее положил крест и трусы на крест. И просто занырнул за телефоном. Такие у меня, кстати, волосы! Я очень симпатичный, просто красивый человек! У меня греческая красота. Лилия: У нас с ним был роман. Церковно-приходской (смеется). В Плёсе, у меня дома. Отец Игорь: Я приходил к ней, как мышь так скребся по-вечерам, с ночевками приходил, жене сказал что я куда-то в Иваново уехал. И тихо утром ходил в магазин за пивом, за продуктами, тихо проскальзывал в подъезд. В рясе. Лилия: Он все время жаловался. Отец Игорь: Нас обирают, нас наебывает все начальство церковное. Мы дипломатами возим туда бабло. Наличность. Взятку, чтоб нам что-то разрешили, построили, бабло прихожан. Если деньги не отвезти в положенное время, вплоть до закрытия прихода, гонений всяческих и физических расправ. Это церковный рекет. Церковь это корпорация. Лилия: Моложе меня он лет на восемь, на десять. Недели две это было. При встрече мы отводили глаза. Здавствуйте, здравствуйте, батюшка..а вечером—хопа! Цветы приносил мне. Отец Игорь: Православие это религия старых людей. Это грустная печальная религия. Лилия: Я его ни за что не осуждаю. Отец Игорь: У нас такая скука, у нас зимой люди вешаются, топятся в проруби от скуки. У нас страшно. Лилия: Телефон спасли. Он был целиком в воде. Он фосфорицировал там на глубине, батюшка нырял, и кто-то присматривался с набережной, пристально наблюдали. Ночью голый священник и актриса занырнули, голые вынынрнули, потом сушились стояли голые на мостках. Все ко мне липли, и святые отцы, и шаманы дешевые. МАГ: Я обходил все камушки и что-то говорил им. Говорил с парапетами. Она рядом идет, а я что-то нашептываю. ЛИЛИЯ: Я думаю, ну вот щас он бросит своё костариканское бабло на меня. А он брал три помидорины, три огурца, три ребрышка. Вплоть до трех яиц. Какое-то винцо наливал такое слабенькое. МАГ: У меня при этом постоянно влажные глаза. Ты потеряла себя, но скоро ты себя найдешь и поможет тебе в этом Кастанеда. ЛИЛИЯ: Карлос Иваныч. МАГ: Я тебя приучу быть магом. Я ведь маг по жизни. ЛИЛИЯ: Обходил какие-то углы, камни. МАГ: Я делал движения зонтом над головой, говорил с кустиками! У меня кафе и маленький домик на берегу в Коста-рике. ЛИЛИЯ: Но меня он туда не звал. МАГ: Я вел ее сразу на балкон. Чтобы мы смотрели на Москву. И я вцеплялся в нее. Прижимал ее к стенке. ЛИЛИЯ: Девятый-десятый этаж. Филевский парк. МАГ: Я прижимал ее и не выпускал час-полтора. Мы стояли. ЛИЛИЯ: Мне уже там плохо становилось, я хотела писить. МАГ: Я постоянно целовал рот. Очень долго. Не выпускал с балкона. Губы, губы, губы…Рот, рот,рот.. ЛИЛИЯ: Кстати Семеныч тоже так любит. Эти вот люди, которые любят целование, меня сразу напрягают. МАГ: Я могу только в рот. А дальше мне сразу нужно в постель, спать, быстро так – хоба! И все. Такая колдовская хрень. ЛИЛИЯ: Я девять томов Кастанеды прочла, Местан заставлял. Но такого ораломаньяка не встречала. МАГ: Потом мы гуляли по Филям. ЛИЛИЯ: По Филям по хуям. Вся эта жесть из-за Юры, я уверена. ЮРА ПОСТОЛ: Я мальчик ДЦП, больной, отсталый. Я хорошо соображал, но очень плохо ходил. Родители были очень богатые, военный папа. Они хотели, чтобы все со мной дружили, но никто не хотел со мной дружить. Они просто покупали мне друзей. Они заманывали детей, очень сильно угощали, показывали игрушки. ЛИЛИЯ: Мы не очень хорошо питались и не очень хорошо жили, это был 72й год. ЮРА ПОСТОЛ: Я был очень красивый, лицо такое ангельское, ангел. И хроменький, я хромал. Ко мне прикалывались, потому что я один такой в классе. Я везде отставал, был последним. ЛИЛИЯ: Мы из школы и в школу ходили через детский парк. Пионерский парк, где глаз был в туалете. Там же были страшные пруды, сталинские пруды, в середине была всегда скульптура. Все заросшее. Заброшенная какая-то цивилизация. Мы там всегда шутили, странно, что никто не утонул. И у нас был толстый Авраменко.ё Он шел первым, а Юра всегда тащился сзади. ЮРА ПОСТОЛ: Я всегда тащился сзади. ЛИЛИЯ: Мы подошли к пруду. ЮРА ПОСТОЛ: Авраменко снял с меня ранец и бросил на середину пруда. Просто бросил на пруд. И ранец стал тонуть. Там все принадлежности. И все тонет. Уже бульки пошли. ЛИЛИЯ: И мы все стоим как дураки, маленькая шпана. ЮРА ПОСТОЛ: А я, я стою и смотрю и немножко плачу. Рядом с ними. А она просто радуется, что тонет ранец, просто радуется. ЛИЛИЯ: Мы потом начали вылавливать какой-то палкой, не выловили. Юра плакал. ЮРА ПОСТОЛ: Потом я заболел надолго. Я был очень болезненный и одинокий. ЛИЛИЯ: Мы расстались так-я просто уехала в Саранск с мамой. Но до этого мне сделали операцию аппендицита. ЮРА ПОСТОЛ: Я пришел к ней с мамой, когда она уже лежала дома. В коммуналке, на улице Винтера. Первые люди, которые пришли ее проведать, были я и моя мама. (звонит домашний телефон- джингл белс) Лилия: Але? Семеныч: Я жду твоего звонка, нету че-то. Лилия: да не, зайка, я себя плохо чувствую. Семеныч: Я сам, как мудашвили блядь себя чувствую. Лилия: У меня из носа течет, ужасно болит голова. Семеныч: ну лапонька, выздоравливай. Я тя не буду трогать. В таком состоянии ты должна что-то подлечиться. Лилия: да, мой хороший, я супрастин выпила, у меня может сенная лихорадка. Семеныч: Я такой тупой в медицине. Я сам не знаю что у меня там. Вроде нога щас не болит. Но слабость такая, блядь, аппетита нету. Обычно я в это время уходил что-то блинчики себе приготовить. А щас ничего не хочу. Лилия: ну ты хоть что-нибудь поешь, хоть что-нибудь. Семеныч: Черешни я поел пока. Лилия: Черешенку поел, а еще что покушал? Семеныч: да пожалуй пока все. Сырок такой хотел в баночке съесть. Аппетита нет. Лилия: Ну ты хоть обмылся бы пару раз, пошел в душик. Семеныч: Ну я полотенце беру мокрое. Вытираю все тело…девочка моя…я за тебя переживаю. Лилия: (наигранно чихает) Видишь, я прям сопливая вся. Семеныч: А еще кусочек языкОвой колбасы я съел маленький. Лилия: Я так рада, зай, по поводу языкОвой колбасы. Семеныч: Я стараюсь. Лилия: То есть ты для меня стараешься? Я тут голодная сижу, у меня ничего нет. Семеныч: А у меня столько продуктов лап, и колбаса языкОвая и буженина и рыба и селедка, все есть. Лилия: Ну зайка, это надо идти специально, собираться. Памперс новый надевать. Семеныч: Ну лапа, ну ты же со мной в одном подъезде! Лилия: Ты же со мной ехать не хочешь. Семеныч: Бутылочка тебя ждет…клюква. Мы же остановились на клюкве? Лилия: Лёнь, када ж мы с тобой рванем уж? Вторник четверг нас начальница ЗАГСа может принять. Семеныч: Рванем, лапонька, рванем. Надо чтоб я восстановился и поедем. Ты позвони мне. Я как твой голос услышу, я весь возбуждаюсь. Страсть начинает вот так идти. Хочется тебя помять, схватить, погладить всю…ты уж как-то неотделима стала от меня… Лилия: Ты мне каждый день это говоришь, заинька. Семеныч: Просто, понимаешь, лап, ты меня вроде бы попрекать стала. А это ж зависит от здоровья. От состояния. Я в таком состоянии себя мучать не буду никогда. Если буду себя плохо чувствовать я вообще ничего делать не буду. Чтобы я еще через жопу лез куда-то там. Я поеду только когда я выздоровлю, вылечусь. Лилия: Понятно, зайка, не надо через жопу лезть, конечно. Семеныч: Да поеду я в твой ЗАГС, когда с кладбища позвонят. Только после кладбища. Лилия: Звонок с кладбища ждешь? Семеныч: Ну, уже время вышло. Месяц, гравер сказал, будет камень делать. Надо расплатиться с ним, деньги я собрал, блядь, все по копейке, блядь. 24 тыщи. Лилия: Ну ты уже скоро закончишь с этим? Семеныч: Потом еще 12 тыщ поставить памятник. Лилия: Ясно. Семеныч: Лапонька, не надо избегать это, кладбище. Это жизнь! Лилия:Кладбище это жизнь, мой хороший, да. Семеныч: Когда идешь по кладбищу, все красиво, все в цветах, ухоженные такие дорожки, все, охрана там у них на кладбище. Лилия: Кладбище, зайка это смерть. Семеныч: Я на это спокойно смотрю. До меня миллиарды людей жили. Где они? Нету их. Жизнь она всех сметает. Нам бы с тобой еще в объятьях, вместе немножко. Гладить друг друга, отдыхать, целовать. Я хочу еще какое-то время так пожить с тобой. Кроме тебя у меня в жизни,я понял, никого никогда не будет. И даже мыслей нету, чтобы тебя заменить. Лилия: Ты тогда доделывай вот эти свои дела с кладбищем. А потом давай все-таки съездим в ЗАГС-то? Займемся друг другом. Семеныч: Лапонька, поедем обязательно, обязательно поедем. Лилия: Что начальнице говорить? Давай решим, когда будем заявление подавать? В августе? Семеныч: В августе? Ну вот доживем до августа тогда и решим с тобой. Я должен памятник жене…это мой долг. И потом, какое значение имеет свадьба? Лилия: Ладно, ладно... Семеныч: Позвони мне сегодня вечером. Лилия: Попозже, Лёнь. Ты меня не дергай, я поспать хочу. Семеныч: ну, договорились, пока! Лилия: Пока, пока! (кладет трубку) (Звонит мобильник.) РЫБАКИН: Коньяк щас не продается. ЛИЛИЯ: Ну, винца возьми. Ну, что-нибудь такое, такое веселое возьми, ладно? РЫБАКИН: Хорошо. ЛИЛИЯ: Оливочки… и чего-нибудь… ну посмотри сам-то! «Альметта» возьми сыр, хороший, баклажанчики возьми…По настроению что-нибудь такое вкусненькое поесть, ладно? Ты как к вину относишься, плохо? РЫБАКИН: У меня геморрой. ЛИЛИЯ: Тогда смотри, что ты любишь. А ты можешь вермут? Как ты к вермуту? РЫБАКИН: Спать хочу. ЛИЛИЯ: А вот эти настоечки продаются щас? РЫБАКИН: Они тридцатиградусные, щас нет. ЛИЛИЯ: Есть по 23 градуса настойки. По 15, по 18, посмотри, хорошо? Легкие! Давай! Пока-пока! (Кладет трубку.) Все нормально! Наливочку щас возьмет! (поет) Эти летние дожди…эти радуги и тучи… (снова включает песню «Летние дожди») Затемнение...